Андрей Голышков: Карта Саммона са Роха

«Носить не переносить… если, конечно, это всё не бабушкины сказки». Вейзо поджал губы, почесал свой искорёженный шрамом, похожий на стоптанный каблук нос.

— Ну так что? Идёшь со мной? — нетерпеливо заёрзал Нэл. — Решайся уже — дело стоящее!

Вейзо молчал — он думал. Слишком много лет он жил сегодняшним днём, не заботясь ни о чём, кроме кружки вайру, сытого желудка и подвыпившей шлюшки на ночь. Настало время задуматься о чём-то большем. «Хватит людей убивать! Опять же Нэлу я за отца и брата должен. Пора уж и расплатиться».

— Я согласен, — наконец сказал он, с мрачным прищуром глядя молодому брилну прямо в глаза. — И клянусь, что жизнь твою буду беречь не меньше своей.

— Вот это дело! — со стуком опустил пустую кружку Нэл.

Ктырь увидел, как глаза его округлились от такого откровения, и даже показалось, что тот мгновенно протрезвел.

— Это по-нашему! — Нэл протянул через стол руку. — Тем же тебе отвечаю. Моя жизнь — твоя жизнь.

— Не боишься её так носить? — спросил Вейзо, крепко отвечая на рукопожатие.

— Карту? Нет. Я же её не в кармане, как ты глаз, таскаю. А в тайничке, что баба моя в рукав камзола вшила. — Он взял из рук онталара карту и пенал. Сложил всё и спрятал гораздо ловчее, чем доставал.

«И взаправду протрезвел!»

— Раз мы теперь компаньоны, хочу дать тебе одну вещицу. На удачу.

Между бровями Вейзо пролегла недоумённая складка. Нэл опустил голову и снял с шеи подвеску на шнурке, протянул ему.

— Древесная кошка? — покрутил на ладони подвеску онт. — Ты же «Медведь» вроде? — Он ткнул пальцем в клановое тиу на внутренней стороне Нэлова запястья.

— Брата это. Бери. Трэд, полагаю, был бы не против.

Вейзо надел самоа и хоть внешне был совершенно спокоен, внутри него снова ожил образ Трэда и его отца. Он никогда не думал, что ему может стать так тоскливо, но вот же стало.

— Нет.

— Бери!

— Как скажешь, Нэл, как скажешь. Спасибо. — Лицо Вейзо скривилось от невесёлой улыбки. Он понял, что срочно должен всё обдумать в одиночестве. — Мне надо отлить, — сказал он и вскинул вверх два пальца — Два вайру нам, — крикнул трактирщику за стойкой. — Не скучай, Нэл, я скоренько.

— Четыре вайру! — встрепенулся брилн и подмигнул Ктырю: погуляем, мол, ещё!

Вассега Лосу, он же Крэч Древорук, изнывал от морской болезни: его ломало, волнами накатывала дурнота, кишки в животе извивались и скручивались в кольца, будто разъяренные змеи. Несчастный феа лежал, укрытый по подбородок шерстяным покрывалом, с белой повязкой на голове и смотрел то на светлячковый светильник, висевший под потолком, то на паутину в углу и деловито суетившегося паука на ней. Паук был красивый: антрацитово-чёрный, с длинными мохнатыми лапками. Он сидел не шевелясь у истока паутины, занимавшей угол и часть стены, и, видимо, тоже разглядывал феа и, возможно, тоже признавал его нестандартную красоту.

— Ой-ой-ой! — простонал Крэч.

«Вот и смерть моя пришла, — думалось ему. — Это конец. Великая тьма заволакивает мои глаза. Она, как этот паук, ждала, притаившись…»

За дверью раздался глухой хлопок. Крэч насторожился.

«Вторая дверь, наружная», — отметил он.

Скрипнули половицы — кто-то осторожно крался.

Вялые руки и ноги почти не слушались Крэча. Он собрал волю в кулак и, приподнявшись на локтях, прохрипел:

— Стой, кто идёт?

— Я это, Вассь.

— Акимошка, друг мой, — Древорук уронил голову на жёсткий соломенный тюфяк и облегчённо выдохнул. — Ты пришёл попрощаться?

Гость кивнул, пододвинул к кровати табурет, поставил на него миску с дымившейся рисовой кашей, отвернулся — начал перебирать склянки на прикроватной тумбе, на свет оценивая количество оставшихся в них зелий.

— Хорошо что ты пришёл! Я умираю, — с тяжким вздохом Крэч коснулся плеча Акимошки рукой. Чуткие пальцы ощутили, как дёрнулись плечи друга. — Поплачь, поплачь, друг мой. Мне пора уходить. Тэннар Великий зовёт меня, я слышу его голос: «При-и-йди, при-и-йди в мои объятия, лучший из моих сынов!» — шепчет мне мой повелитель. — Крэч смотрел на кашу и глотал слюнки. Жёлтый, в цвет Лайса, кусочек масла лежал на рисовом взгорье и, плавясь, стекал вниз золотистыми ручейками. — Уже иду, мой повелитель. Мысленно отвечаю ему, — и без того слабый голос Крэча скакнул ввысь, делаясь ещё жалостливее: — Я иду к тебе! Иду в благословенную страну Гимкиорию.

Если бы Древорук смог увидеть лицо Акимошки, то понял, что тот не рыдает, а давится смехом.

— Куда?