Вероника Горбачева - Сороковник. Части 1-4

— Э… — я поспешно понижаю голос — кричать нельзя. — Эй, Рик! — отчаянным шёпотом зову. — Ты что творишь? Вылезай сейчас же!

Он высовывает довольную морду из воды и, похоже, улыбается. И расправляет успевшие налиться плотью крылышки. Ума не приложу, как он на них порхал, они же такие крошечные! Может, просто уплотнились, потом подрастут?

— Рик, голубчик, вылезай! — умоляю. — Ведь нас сейчас хватятся и, не ровён час, искать начнут, тебя заметят. Давай быстро!

Он видит, что я сержусь, и огорчённо моргает, однако выползает на берег, затем карабкается по моей ноге. Второй раз из-за него я сегодня мокну, но сейчас гораздо чувствительнее, потому что здесь холодно. Гораздо холоднее, чем когда мы сюда зашли.

Поверхность озера затягивается твердеющим на глазах льдом. Свет, пробивающийся из глубины, тускнеет, и я торопливо включаю фонарик. Нехорошо. Не нравится мне это. Пячусь, потом соображаю, что надо развернуться, и тороплюсь к выходу, время от времени оглядываясь, и не выходят у меня из головы эти подсохшие четырёхпалые следы.

Так, Ваня, спокойно, говорит мне голос. Вот он, выход, рядом, ты здесь долго проторчала, все уже вышли и ждут тебя снаружи, а проводник за тобой уже идёт: ты помнишь, он всех вас по головам пересчитал? Николас ему всыплет по первое число, если тебя тут бросят, и сам придёт за тобой… Коридор, который я недавно прошла за минуту, оказывается невероятно длинным. И почему-то у меня ноги увязают в грунте, как в ночном кошмаре, когда пытаешься убежать — и не можешь. Но вот он уже, выход в грот, два шага осталось…

За спиной раздаётся оглушительный треск. И моё скверное богатое воображение рисует громадную тушу чудовища, пробившего собой толстый лёд как хлебную корку. И оно мчится сюда, я слышу! И мне не нужно оглядываться, чтобы в этом убедиться!

Ошалев, я выскакиваю из тоннеля, и неведомая сила рывком отбрасывает меня влево от входа. Я падаю, роняю фонарь, счёсываю себе бок, и словно в замедленной съёмке вижу:

— чужой фонарь, вспыхнувший у входа в пещеру, стремительно приближающийся. Как будто человек, который его несёт, торопится или бежит;

— тёмную тушу величиной с быка, летящую из коридора, откуда я только что выскочила; она столь быстра, что мне видно только чёрное смазанное пятно.

Вспышка света выжигает мне глаза. Я зажмуриваюсь и инстинктивно закрываю лицо ладонями. И снова слышу страшный треск.

Ничего не вижу из-за световых пятен, скачущих на веках. Пытаюсь встать, на ощупь, когда меня снова швыряет вниз и больно припечатывает к каменному полу. И сильно обжигает руку. Где-то надо мной совсем рядом грохочет камнепад.

А затем становится очень тихо. Только почему-то ещё и пыльно.

Откашлявшись, я пытаюсь сесть. Ещё раз прочищаю горло. Ничего не вижу.

Спокойно, Ива, спокойно. И ты, Рик, успокойся, слышишь? Уймитесь, паникёры!

Сама в порядке? Вроде бы помята, но в порядке. Только почему-то жжёт кисть левой руки. Нет, палец. Сломала? Подожди немного, приди в себя. Дай и глазам очнуться.

Это, должно быть, Николас оглушил зверя магической вспышкой, чтобы остановить. Ник шёл за мной — а напоролся на чудище. Он пытался меня выручить.

А что дальше? А дальше… Я сижу уже минуты две, шок от вспышки должен пройти. Пора включать фонарь. Хотя бы налобный…

Трогаю ремешок от фонаря на голове. На месте, только сам светильник съехал набок. И… включается. Работает.

— Мамочки-и… — Это всё, что могу я проблеять. Лучше бы я так и ослепла, чем видеть такое.

Надо мной раскинулся купол из камней. Как будто я сижу внутри каменной иглу… Знаете, что это такое? Такой полукруглый домик-крыша из ледяных кирпичиков, скреплённых вместо цемента водой. Вода вмораживает кирпичики друг в друга прочнее цемента. А мои кирпичики — камушки, камни, валуны и глыбы — ни на чём не держатся. Они зависли в метре надо мной тоже этаким полушарием. И почему они не падают и не давят меня в лепёшку, не понимаю…

В ужасе закрываю глаза.

Через полминуты — никаких изменений. Только кажется мне, что каменная осыпь надо мной словно просела.

— Ни-ик! — забывшись, кричу я в ужасе. — Ник, миленький, вытащи меня! — И даже размахиваюсь, чтобы стучать кулаками в эту стену, но спохватываюсь. Сейчас один камушек стронется — и косточки мои кракнут, как яичная скорлупка.

И вдруг меня оглушает знакомый голос.

«Ива!» — слышу я вопль прямо внутрь головы. «Ты жива? Цела? Где ты, говори быстро!»

— Ни-ик! — готова я зарыдать от облегчения, но он меня перебивает.