Вероника Горбачева - Сороковник. Части 1-4

— Вот это работа, — одобрительно говорит Николас, даже не открывая ящичек. Молодцы, ребята. Как же вы успели?

— Может, вы сперва взглянете?

В голосе посыльного сквозит затаённая гордость. И взглянув случайно на его руки, все в мелких каплях ожогов, как от брызг кислоты, я вдруг понимаю, что заказ наш мог быть выполнен этими самыми искусными пальцами. И вовсе неважно, сколько лет мастеру, у таланта нет возраста.

Ник подвигает шкатулку мне. Откидывает крышку.

— Любуйся, родственница. Я-то знаю, что в этой фирме сами эскизы — уже произведение искусства, а то, что выходит из-под рук — шедевр. Не сомневайся.

Не могу сдержать восторг. Камушки и без того были хороши, но помещённые в оправы, заиграли с новой красотой, мне даже в руки их брать страшно. Выбранный мною для браслета аметист обрамлён венком мелких сапфиров, на кольце этот же дизайн повторён в уменьшенном варианте, а сам Николас тем временем внимательно рассматривает ещё и кулон, взвешивает его на ладони, смотрит на свет; за синим камнем в филигранной оправе тянется массивная цепь из двойных звеньев.

— Так как же вы успели? — снова спрашивает Николас, разворачивая к светилу сапфир, и преломлённые солнечные лучи, едва упав на ладонь, впитываются в неё бесследно, как в губку. — Времени у вас было в обрез. А ну как завернул бы я эскизы?

На лбу Алекса проступает испарина.

— Но ведь на оставленных вами предметах уже была разметка для гнёзд, господин Николас. Поэтому мы и сочли этот вариант окончательным. Нам оставалось доработать совсем немного.

— Разметка?

— Это же бонусные предметы, — тихо поясняю Николасу. — Они бывают со скрытыми ячейками для вставок. Был у меня такой браслет…

— Помню-помню. Что ж, отличная работа, Алекс.

Юный мастер с трудом сдерживает вздох облегчения.

Николас извлекает из внутреннего кармана ручку, какую-то книжицу и что-то там царапает на одном, затем и на втором листе, отрывает их по перфорации и кладёт оба в опустевшую шкатулку. Встаёт. Передаёт юноше. Переходит на официально-торжественный тон.

— Моя искренняя благодарность господину Андерсену и вам лично, Алекс. Поверьте, я этого не забуду. Ваше мастерство выше всяких похвал. Один из этих чеков для вас, молодой человек, и не вздумайте отказываться.

— … Хорошо, — говорит он задумчиво, рассматривая на мне обновки, которые словно пригибают меня к столу. — Нет, правда, хорошо. Да что ты жмёшься так? Непривычно?

— Не то что бы, — не могу подобрать определение. — Тесно в них, как в неразношенной обуви. Что за ерунда, Ник? Я же носила всё это прежде!

— Ну, Ива, камни-то ещё пустые, чужие, только привыкать к тебе начинают. Будешь заполнять своей энергетикой — они постепенно обвыкнут, перестанут давить. Развернись-ка. — Он сам устанавливает мой стул, чтобы я сидела лицом к закатам. — Вот так. — Поправляет цепочку кулона и как бы совершенно случайным движением пристраивает его как раз поверх… э-э… интересной складочки, проглядывающей из низкого выреза блузона. И даже вроде слегка проводит пальцами по коже. — Точно так же как ты поймала свой первый протуберанец, попробуй сейчас словить что-нибудь от солнц. Самое лучшее время для этого — закат и рассвет: излучение слабое, отфильтровано атмосферой, ни передоза, ни ожога не получишь. Безопасно. Дерзай, родственница.

— А как…

— А так. Ты, главное, поймай, а камушек его сам на себя оттянет. Я настроил.

— А ты собирался мне сказать… вернее, я хотела спросить…

— Сосредоточься, — сурово говорит он. — Работаем, Ива.

В общем, я уже поняла. Ежели я «Ива», а не «родственница», и говорится это абсолютно непререкаемым тоном, — спорить бесполезно.

И я в который раз пытаюсь поймать этот коварный протуберанец…

Мы снова на набережной, но уже вдали от оживлённой её части. Солнца клонятся всё ниже, от нас на мозаичные плиты мостовой ложатся сдвоенные тени, а я уже прикидываю: как долго нам ещё бродить? Сейчас закат по-быстрому, по-южному ухнет, наступит полная темень, а что потом? Фонарики теплятся как-то несерьёзно, слабенько. Впрочем, пока они и ни к чему, позже разгорятся, как следует, и, наверное, в планах Николаса — показать мне ночной город.

— Сейчас увидишь кое-что интересное, — загадочно изрекает Ник. И улыбается. Смотри вон туда, дальше.

Прибрежная полоса расширяется, галька мельчает и переходит в гравий, относительно безопасный для босых ног. На берегу в бесконечный ряд выстроены… Я присматриваюсь. Фургончики. Такие можно увидеть в вестернах: ковбойские, фермерские, фургончики переселенцев, — этакие крытые комнатки на колёсах, затянутые поверх каркаса парусиной, старинные трейлеры, в которых и путешествовали, и готовили, и жили при необходимости. Насколько я помню по фильмам и книгам, обычно они запрягались парой лошадей, но здесь все до единой оглобли сиротливо пустуют.