Святослав Логинов - Многорукий бог далайна

Два месяца Шооран проработал вместе с земледельцами. Они расчищали участки, сначала вручную, потом догадались выжигать кусты и сорную траву, а землю рыхлить костяными мотыгами. Бережно высаживали в подготовленную землю принесённые сверху корневища и через месяц получили первый урожай. Он был невелик, одно поле не могло прокормить всю прорву народа, но это был знак надежды, и вскоре берег реки был разбит на привычные, милые взгляду квадраты полей.

Бовэры тоже прижились в огороженных бассейнах, хотя речных водорослей им не хватало, и их приходилось подкармливать свежей травой и сеном. Толпы людей распугали в окрестностях дичь, так что охотники уходили в поисках добычи всё дальше от поселений. Зато в лесу, прямо под открытым небом, высыпала масса наыса. При виде знакомой пищи люди забыли осторожность, и многие поплатились жизнью за чрезмерную доверчивость. Зато уцелевшие научились отличать, какие грибы можно есть, а какие следует обходить стороной.

За эти два месяца сверху было спущено всё, что можно сдвинуть с места. Даже молодые туйваны были выкопаны и пересажены на новую почву.

Жизнь налаживалась, и единственный человек, который не нашёл себе места, был Шооран. Кажется, он состоял при деле, работал, как и все, но каждый взгляд, любое слово окружающих давали ему понять, что он не такой. Шоорана боялись, а когда случались несчастья, как, например, в случае с грибами, Шооран чувствовал сгущающуюся вокруг ненависть. В такие минуты лишь страх защищал его от недоброжелательства толпы. Была здесь какая-то глубокая, но закономерная несправедливость – все удачи в новом мире люди приписывали своей силе, уму, ловкости, в бедах винили илбэча, вытолкавшего их сюда.

Дважды за это время о Шооране вспоминали власти. Один раз – почти сразу, когда ещё не был засажен первый участок. Тогда Шоорана вызвали в ставку, напялили на него до нелепости пышный наряд и вместе с огромным посольством направили в обход бывшего далайна, на восток, где разведчики встретили ещё одну колонию людей.

Когда обвалилась стена и потухли авары, многие бросились пытать счастья за очерченной границей. С обрыва спускались бунтовщики и цэрэги, выжившие сектанты-общинники и ещё неведомо кто. Спускались в одиночку и группами, оставляя на стене верёвки для подъёма или навсегда отрезая себе путь назад. Часть этих людей выходила к посёлкам, основанным Ээтгоном, и присоединялась к ним, принимая законы страны изгоев, многие гибли, не умея приспособиться. Кое-кто выживал, но, не имея достаточно средств, вёл существование, мало отличное от жизни диких зверей. Всех этих людей нельзя было сбрасывать со счетов, но и серьёзной проблемы они не представляли. А теперь выяснилось, что на дальнем, самом засушливом конце мира одонт Моэртал сумел сохранить государство и организовал исход уцелевших на иные земли.

Результаты переговоров Шоорана не волновали. В конце концов – земля теперь большая, как-нибудь её поделят. Если Ээтгон считает, что присутствие в его стане илбэча может принести какие-то выгоды, то Шооран не станет возражать и будет послушно принимать важные позы. Большего от него не может требовать никто.

В свите Моэртала Шооран увидел несколько знакомых лиц. Особенно порадовала встреча с Турчином. Бывший сослуживец щеголял уже в достоинстве одонта, хотя, конечно, никакого управления Моэртал ему не доверял. Просто Турчин добросовестно служил, успешно командовал двойной дюжиной солдат, и Моэртал, не затрудняясь подысканием иных званий, вручил ему костяной тесак. Шоорана Турчин в очередной раз не узнал, смотрел на него с опасливым восхищением и приблизиться не решался.

Зато Моэртал сразу подошёл к илбэчу и, уважительно обратившись на «вы», но не изменяя привычной утвердительной манере, спросил:

– Мы уже встречались прежде. Ваше лицо мне знакомо.

– Я служил у благородного одонта цэрэгом, – напомнил Шооран, – а потом выпустил из тюрьмы сказителя Чаарлаха и дезертировал сам.

– Это я хорошо помню, – сказал Моэртал. – Значит, старый пройдоха всё-таки знал, кто илбэч. Вот почему он вёл себя так дерзко.

– Он ничего не знал, – возразил Шооран. – Он вёл себя храбро, потому что был бесстрашен.

Этой короткой беседой и ограничилось участие Шоорана в государственных делах. Через день он отправился обратно, рыхлить приречный перегной.

Второй раз Шоорана потребовали для дальней экспедиции. Скороход, прибежавший на поле, задыхаясь, сообщил: