Алексей Кондратенко - Число начала

— Подожду в кухне, — сказал он и вышел.

Сергей Геннадиевич вернулся к столу. Видимо думал с чего начать. Его взгляд остановился на телефоне с автоответчиком. Потом он посмотрел на меня.

— Как у вас дела, Марк?

Я сел в кресло рядом с входом, облокотившись локтями на колени, и протерев лицо ладонями.

— А что?

— Я беспокоюсь за вас.

— Спасибо, не нужно.

— В самом деле? — медленно проговорил Сергей Геннадиевич. Он смотрел в одну точку все более застывающим взглядом. Потом неожиданно сказал: — Если у вас все нормально, Марк, — и нажал на кнопку автоответчика, — то, что это?

Раздался фон телефонной линии, зазвучал мужской голос:

— Здравствуйте, меня зовут Петр Игоревич Ленский, капитан уголовного розыска. Мы никак не можем застать вас, ни дома, ни на работе, гражданин Меерсон, а нам бы очень хотелось побеседовать с вами о Павле Вольском. Позвоните, пожалуйста, когда прослушаете это сообщение.

Он назвал номер, и сообщение закончилось.

Теперь Сергей Геннадиевич смотрел на меня, словно упрекая или ожидая моих оправданий. Как бывает у начальника, подозревающего своего подчиненного в финансовых махинациях, из-за которых его фирма терпит колоссальные убытки. Такая сценка ему, наверняка, знакома, у него есть собственная компания по поставке запчастей.

— Сергей Геннадиевич, — начал я, — как это относится к вам?

— Как же, Марк? Капитан уголовного розыска не может найти вас. Я посчитал, что нужно сказать вам об этом.

— Спасибо, но это ведь не ваш автоответчик.

Он понял суть моего недовольства и многозначительно добавил:

— Да, конечно. Но и не ваш.

— К чему вы ведете?

— Эта квартира оформлена на отца Марины. Мы собираемся ее продавать.

И хотя я не намеревался здесь жить, я привык к этому месту как к своему дому. Слова крестного Марины прозвучали резко. Дальнейших разъяснений не требовалось.

— Вы хотите, чтобы я убрался отсюда поскорее, — озвучил оставшееся недосказанным я.

— Вы правильно меня поняли, — его глаза вдруг стали непреклонны.

— Так за этим я и приехал. Точнее, за своими вещами. Но не нужно лезть в мою жизнь. Раз мы друг друга поняли, думаю, разговор закончен.

Сергей Геннадиевич коротко кивнул.

— Уверен, у вас еще много дел, — я встал с кресла, — Тем более вам, должно быть, сложно здесь находиться, ведь это квартира вашей любимой покойной крестницы.

Он спрятал за улыбкой свою злость, но самообладания не потерял. Утрата Марины нисколько не объединяла, а лишь увеличила пропасть между нами.

— Вы правы, мне уже пора.

Он невозмутимо вышел из комнаты, взял зонт и покинул эту квартиру, не попрощавшись.

Тим выглянул из кухни и вопросительно посмотрел на меня. Я закрывал дверь за Сергеем Геннадиевичем.

— Я почти все слышал, — сказал он. — Похоже, этот мужик тебя не очень жалует.

— Это взаимно. Ладно, давай соберем мои вещи да поедем отсюда.

Моих вещей здесь было много. На чердаке над мариныной квартирой я нашел несколько картонных коробок, пригодных чтобы вместить одежду и другие вещи. Сорвал со стены фотографии, сделанные мной в том далеком прошлом, где счастье весило больше чем просто слово. Целую вечность назад.

Фото, которые украшало лицо Марины, я складывал в отдельную папку. Выбирал из общей массы ее фотографии и чувствовал, как к горлу с ломотой подступают слезы, от этого я работал быстрее, чтобы перестать видеть ее лицо на фотографиях. Поспешно затолкав их в папку и закрыв, я швырнул ее на стену, и папка упала на стол.

Во мне разгорелась нестерпимая злость к самому себе. Я возненавидел себя из-за того, что не могу вынести потери, и буду ненавидеть, если вынесу. Выходит, я больше не могу видеть лица Марины? Оно мне невыносимо? Вот во что превращается любовь после утраты?

Я с силой ударил ботинком по столу и услышал звон бьющегося стекла внутри. Твою мать! Из щелок под дверцами стола полились струйки растворов для проявки.

С лестницы заскочил настороженный Тим. Он беглым взглядом окинул все помещение, при этом задержав его на открытой двери на крышу, где бушевала стихия, и остановил взгляд на мне.

— Что, Тим? — устало спросил я.

— Что здесь грохочет?

— Полоумный фотограф-психопат.

— Зачем?

— Потому, что он полоумный, Тим.

— Все так плохо?

— Всё в порядке. Вот, возьми, — я протянул коробку с фото. — Я сейчас спущусь.

Он кивнул, взял коробку и вышел на лестницу.

Некоторое время я стоял и ничего не делал. В душе кипел гнев. Потом я направился к выходу на крышу. По мере моего приближения к открытой двери, разноголосый шум капель, ударяющихся об антенны, металлический карниз и залитую смолой крышу, усиливался, становясь громче и разборчивее. В лицо врезался сырой холодный воздух. Я накинул капюшон куртки и шагнул под дождь. Крупные капли тяжело забили в одежду.