Геннадий Башунов - Могильщик. Цена покоя

– Мама… – шептал Крысёныш… нет, не Крысёныш, так его назвал Велион, на самом деле его зовут по-другому.

А кто дал имя ему, могильщику? Говорил ли он кому-то это слово – мама? Был ли кто-то готов вот так рискнуть своей жизнью ради него?

Неизвестно.

Да и какая разница? Результат уже известен – он могильщик, не человек, выродок. Он обречён всю жизнь скитаться в одиночестве, так и не познав настоящей, не мимолётной, любви, тепла, ласки… И порой ему это даже нравится. Но почему тогда так болит сердце?

Могильщик навзничь лёг на землю, слушая, как уходят крысолаки.

Валлая отправили в Айнс, выделив ему двух провожатых, полный кошель денег, запасного коня и парадный доспех, настолько расфуфыренный, что скорее подошёл бы или какой-нибудь боевой деве-девственнице из легенд, или мужеложцу. А ещё – письмо с пометкой «Вскрыть в Айнсе». Настоятель с ним ехать отказался, сославшись на работу в столице, которой ещё невпроворот. Причём, сделал это так же в письме. То ли действительно был слишком занят, то ли знал про тот… случай… в Храме Безликого и Многоликого и просто не хотел видеть рубаку.

Провожатые, Скрит и Ульге, на поверку оказались бывалыми вояками – ходили на восток, к Лысым Горам, чтобы пощупать за мошну горцев пятнадцать лет назад, после учавствовали со своим господином, небогатым помещиком, ещё в нескольких более мелких конфликтах. Когда помещик внезапно умер, за пару дней до этого проиграв всё своё имущество в кости, Олистер, будучи его сюзереном, пригласил оставшихся не у дел боевых слуг послужить себе. Обоим было крепко за тридцать, оба прекрасно кому, чем и за что обязаны в своей жизни, и потому оба отдали бы за Олистера свою жизнь, если бы это потребовалось: если бы не он, они оказались бы в лучшем случае в наёмничьем отряде, в худшем – в банде, пусть в последнее время первое от второго не слишком-то отличалось. Да что уж там, не слишком-то отличалось во все времена.

Доспех даже при беглом осмотре оказался добротно выполненным клибанионом. Вот только все эти зеркальные пластины на животе, витиеватая инкрустация на ключицах и плечах да шлем с двумя белыми крыльями по бокам выглядели уж больно вычурно. Конечно, каждый благородный, да и не только благородный, пытается одеться на войну, как на парад, но Валлай, во-первых, никакой не благородный, во-вторых, никогда этим не болел. На кой хрен платить лишние деньги за украшения, если функционал отстаётся тем же? Ему как-то даже пришла мысль предложить Скриту и Ульге сбежать в Горлив, продать там доспех за полцены и жить, до конца дня купаясь в роскоши, но всё же не стал озвучивать эту мысль даже в качестве шутки. Мало ли что.

Что до остальных даров то ли от Настоятеля, то ли от Олистера, то ли от Храма… Второй конь и кошель с монетами – это просто прекрасно, это всегда пригодится, даже брюзжать не хочется, а ему что-то хочется брюзжать, как старому деду, уж слишком часто в последнее время. Но вот письмо его немного смущало, тут можно поворчать про себя сколько влезет. И причина, скорее, в том, что рубака уж слишком раскис и соскучился по работе, пока торчал в Ариланте. Или, быть может, ему просто разонравился этот контракт. Уж слишком затянулся. Да и наниматели ведут себя так, словно он у них в кармане до самого конца жизни. А ведь он уходил из отряда Гриза из-за похожих причин.

Но Гриз отпустил его на все четыре стороны по дружбе, а из этого дела, кажется, Валлай не выпутается ещё долго. Возможно, годы. Или уйдёт вперёд ногами, чего тоже нельзя исключать. И это для наёмного убийцы было нормально. А сейчас казалось даже более чем просто нормальным исходом. Потому что этих недель в столице хватило, чтобы думать об уходе на покой и мирной старости в кругу семьи, как о худшем кошмаре, который никогда не должен с ним произойти.

Казалось бы, Валлай просидел в Новом Бергатте всю зиму, но тогда ему не казалось, будто он заперт в клетке, а в Ариланте ещё как. Возможно, дело в той жуткой эпидемии и чувстве собственной нужности? Или как раз в этом контракте, которому конца и края не видно?

Или он опять просто брюзжит про себя, чувствуя приближающуюся старость?

Поэтому, пораскинув мозгами и проворчавшись вдоволь, рубака решил ни в чём не отказывать себе всю дорогу до Айнса, а если он ни в чём не отказывал себе, значит, и своим спутникам. И это более чем всех устраивало. Первую неделю пути они ели в три горла, пили до упаду и никуда не торопились, а кошель только-только начал истончаться.