Дэниел Абрахам - Путь дракона

— Я ждал того трактата, — пробормотал Лерер себе под нос и, взглянув на сына, выдавил принужденную улыбку. — Новостей наверняка пруд пруди, только я от них держусь подальше. Случись мне дожить хоть до пришествия драконов — даже тогда я не простил бы того, что с тобой сделали в Ванайях.

От слова «Ванайи» у Гедера свело желудок. В углах отцовского рта появились скорбные складки — юноша чуть не протянул руку, чтобы разровнять их пальцем.

— Ничего особенного в Ванайях не случилось, — сказал он. — То есть, конечно, город сгорел, и это плохо. Но, как выяснилось, не так уж страшно. То есть сейчас все хорошо. В конце концов.

Лерер посмотрел в глаза Гедеру, словно хотел заглянуть ему в душу. Юноша сглотнул, сердце почему-то забилось сильнее.

— В конце концов. Ну, как скажешь, — кивнул Лерер и тронул сына за плечо. — Рад, что ты дома.

— Я тоже рад, — как-то слишком быстро откликнулся Гедер.

Осторожно кашлянув, чтобы возвестить о своем присутствии, в коридоре показался дворецкий.

— Прошу прощения. Джорей Каллиам спрашивает сэра Гедера.

— О! — воскликнул Гедер. — Он же еще не видел Басрахипа! Где он? Не во дворе же его оставили дожидаться?

Рука Лерера соскользнула с плеча сына, и Гедер заподозрил, что, видимо, сказал что-то не то.

— Его милость в гостиной, — доложил дворецкий.

При виде Гедера Джорей поднялся с кресла. За год, проведенный в столице, он посвежел, заостренные черты лица разгладились. Гедер улыбнулся, и друзья застыли друг напротив друга, толком не зная, что делать — пожать руки, обняться, ограничиться формальным приветствием? Гедер вдруг засмеялся, и Джорей улыбнулся в ответ.

— Рад, что ты наконец вернулся из дальних краев, — сказал он. — Путешествия тебе явно на пользу.

— Неужели? Я думал, разрыдаюсь от счастья, когда доберусь до нормальной постели. Пусть в военных походах нет ни удобства, ни спокойствия, зато можно хотя бы не бояться разбойников.

— Есть вещи похуже простых честных разбойников. Тебя здесь то и дело вспоминали. Ты ведь слыхал новости?

— Ссылки и изгнание, — кивнул Гедер, стараясь говорить небрежно. — Вряд ли я тут пригодился бы, я ведь почти ни в чем не участвовал, разве что не дал закрыть ворота.

— Это самое лучшее, что можно было сделать в той неразберихе.

— Может, и так.

— Да.

Повисла неловкая пауза. Джорей сел обратно в кресло у окна, Гедер шагнул вперед. Гостиная, как и все комнаты столичного дома Паллиако, была небольшой; кожа на креслах загрубела и потрескалась от времени, весь дом пропах пылью. С улицы доносился стук копыт по мостовой и ругань возниц. Джорей закусил губу.

— Я пришел просить об одолжении, — признался он.

— Мы вместе дрались за Ванайи. Вместе их сожгли. Спасли Кемниполь. Никаких одолжений — просто скажи, что мне сделать.

— Ты думаешь, так легче? Ну что ж. Мой отец подозревает, что обнаружил заговор против принца Астера.

Гедер скрестил руки на груда.

— А король знает?

— Предпочитает не знать. Потому-то нам и нужен ты. Мы можем добыть доказательства. Письма. Но если мы отнесем их королю Симеону, он может объявить их поддельными. Нужен кто-то другой — человек, к которому король питает доверие. Или хотя бы не питает недоверия.

— Конечно, — кивнул Гедер. — Разумеется. А кто предатель?

— Барон Эббинбау. Фелдин Маас.

— Союзник Алана Клинна?

— И Куртина Иссандриана тоже. Жена Мааса — кузина моей матери: факт не очень обнадеживающий, но иного нам не дано. Эта самая Фелия Маас, кажется, знает больше, чем говорит. И она, конечно, напугана. Моя мать в эту самую минуту развлекает ее каким-то вышивальщиком, надеясь завоевать доверие.

— И та еще ни в чем не призналась? Не рассказала вам, что происходит?

— Нет, у нас только подозрения. И страх. Никаких доказательств. Но…

Гедер поднял руку.

— Я хочу представить тебе одного человека, — сказал он.

В прошлый раз Гедер видел особняк Каллиамов украшенным в его честь. Сейчас, без цветов и гирлянд, здание казалось более суровым — и более величественным в своей простоте. Слуги в строгих одеждах скорее походили на бойцов личной охраны, оконные стекла ничто не загораживало. Из дальней гостиной доносились женские голоса — легкие и красивые, хотя слов было не разобрать. Басрахип уселся на табурет в углу; широкие плечи и неопределенно-радостное выражение лица делали его похожим на ребенка, который вновь попал в собственную детскую, которую давно перерос. По безыскусным одеждам из грубой тусклой ткани любому стало бы понятно, что он не принадлежит к придворной знати.