Борис Сапожников - Пангея

Мы летим, ковыляя во мгле,

Мы ползем на последнем крыле.

Бак пробит, хвост горит и машина летит

На честном слове и на одном крыле...

- Альбионцы завершили бомбежку, - доложил радист, единственный кто не отвлекся на песенку, звучащую на радиоканалах. - Уходят.

- Мы будем на месте практически следом за ними, - тут же вмешался штурман. - Если кто-то из них задержится, то может возникнуть реальная опасность столкновения.

- Сплюньте через левое плечо, - неожиданно весело сказал ему Штернберг и подхватил песню, куда менее музыкально:

Ну, дела! Ночь была!

Их объекты разбомбили мы дотла!

А из наушников доносилась альбионская речь.

What a show, what a fight

Yes we really hit our target for tonight

Хвосты разворачивающихся бомбардировщиков альбионцев Штернберг, конечно, увидел. Но расстояние было достаточно большим и никакой опасности возникнуть не могло. А вот слова песенки стали слышны лучше.

How we sing as we limp through the air

Look below, there s our field over there

А первый пилот подхватывал:

Вся команда цела, и машина пришла --

На честном слове и на одном крыле

- Мы над целью, - прервал пение штурман. - Начинаем бомбометание.

Штернберг только кинул, даже не озаботившись тем, чтобы обернуться к штурману. Это был ненужный жест, потому что штурман-бомбометатель сейчас уже приник к прицелу.

Бомболюк открылся - и смертоносный груз из нескольких десятков бомб отправился в полет. Они обрушатся на головы демонов, наступающих на траншеи линии Студенецкого, уничтожая тысячи самых разных существ и боевых машин. Штернберг даже не видел нанесенного ими ущерба - разлетающихся в разные стороны демонов и куски их тел, взрывающуюся технику, гибнущих тварей разного размера. Однако представлял его себе весьма ярко - и картинка очень радовала генерал-лейтенанта. Вообще, уничтожать демонов было намного приятней, чем людей. Никаких лишних угрызений совести, которыми он, что греха таить, страдал ночами, в этот раз не было. Ни малейших.

Первый пилот, вместе со Штернбергом и стрелками, и штурманом пели вразнобой, немузыкально, зато, как говориться от души.

Мы летим, ковыляя во мгле,

Мы ползем на последнем крыле,

А в наушниках звучала альбионская речь.

With our full crew aboard

And our trust in the Lord

И уже едва ли не хором, так что путались русские и альбионские слова.

Мы ушли, ковыляя во мгле,

Look below, there's our field over there,

With our full crew aboard

And our trust in the Lord

На честном слове и на одном крыле.

Самолет пошел куда легче, значит, избавился от смертоносного груза. И теперь внизу творится ад, под ногами демонов горит земля. Продвижение их колонн удалось замедлить еще ненадолго. Они сделали свое дело. Не смотря ни на что.

Я вертел в руках трофейный револьвер. Разбитая рукоятка никак не могла повлиять на его стрелковые качества, но все равно я медлил. Делать то, что я собирался, мне совершенно не хотелось, и я постоянно искал поводы не делать этого. Но выбора не оставалось.

- Так для чего ты вызвал меня, Максим? - в который уже раз спросила Елена, которой, видимо, надоело стоять и глядеть, как я рассматриваю вынутый из собранного уже вроде вещмешка, револьвер с разбитой рукояткой.

- Это личное оружие офицеров Техасских рейнджеров, - вместо ответа произнес я, - с очень интересной историей. Я разбил ручку в бою при Колдхарборе, так что этого почти не видно. Подойди, Елена, - попросил я.

Она нетерпеливо притопнула ногой, но все же подошла и наклонилась, чтобы получше рассмотреть сандаловую рукоятку.

- Видишь, - указал я большим пальцем на серебряную звезду, правда, без одного луча и с трещиной посередине, - это знак награды Соединенных планет. Она так и называется Серебряная звезда

- И при чем тут?..- начала Елена, но я продолжал, как ни в чем не бывало.

- У офицеров Техасских рейнджеров не принято носить награды, - говорил я, не обращая внимания на ее реплику, - только на парадной форме. Вместо этого, они делают такие вот знаки на рукоятках своих револьверов. Снимают лак, вырезают в рукоятке форму, заливают металлом и заново вскрывают лаком. Сложнее, если наград лишают.

- Очень интересно, - голос Елена стал раздраженным. Она не понимала, к чему я все это говорю, и это ей совсем не нравилось, - но...

В дверях блиндажа появилась могучая фигура вахмистра Быковского, и я решился. Быстрым движением приставил ствол пистолета к бедру Елены - и нажал на курок. Выстрел был столь же оглушительным, как тот давний, на Баварии, когда я застрелил из него несчастного радиста-ландверьера. Елена схватилась за простреленную ногу, начала заваливаться на меня. В глазах ее было такое же непонимание, как у того паренька из Баварского ландвера. Я поймал ее за плечи, не давая упасть.