Гарет Ханрахан - Святой из тени [litres]

В центре круга для вызова стоял эфирографный аппарат. Петля орихалкового кабеля отходила от круга – эфирное подключение действует, но говорит лишь с ним. Эмлин, внутри эфирографа, зовет его. Шпион боролся, пытаясь распутаться с Аликом, но безнадежно застревал в паутине его мыслей.

А потом попался и во плоти. Он материализовался в кругу.

Рядом стоял священник с пистолетом в руке. Он алчно смотрел на шпиона. Это был Синтер.

Алик сделал шаг к эфирографу, но жрец цокнул языком и покачал стволом. Шпион остановился. Эфирограф затарахтел и защелкал, но прежде чем механизм заговорил, Синтер нагнулся и выключил машину.

В дверях появилась Эладора. Глаза у нее вытаращены и полны страха.

– Это же вы. Вы и есть… бог, – сказала она. – Я думала, что боги… не умеют думать. Что вы – ожившие заклинания. Самовозобновляемые завихрения психической энергии в эфирном поле. А вы… не такой.

Шпион раскинул руки.

– Узри жертвоприношение моих жрецов в Северасте. По моей паутине они ушли вперед , в будущее, и оставили за собой нить бытия, за которую я способен цепляться. Далеко вперед ушли они – и сколь тянется сия прядь судьбы, я неспособен погибнуть. – Он всмотрелся в машинерию, в треск и рев вокруг себя и спросил: – Что это за клетка?

– Опытный образец доктора Рамигос. Уменьшенная модель машины на Чутком. Я попыталась оторвать от вас то, что в вас… воплотилось. Но это вы и есть . – Она зыркнула на ряд приборов со стрелками, встроенных в стену. – Механизм маломощен, чтобы сковать божество, наподобие Ткача Судеб, но справляется с… тем, кто вы.

– Я – Ткач Судеб, – провозгласил шпион. – Мне поклонялись в Ишмире и Северасте. Но когда Ишмира напала на Севераст, я был расколот. Когда моего двойника, мою тень уничтожат, я опять стану завершенным, единым Ткачом Судеб. – Он пожал плечами. – А коли не выйдет, у меня останется моя месть. Я поведу с ними свою тайную Божью войну. Я сброшу их алтари и сожгу их храмы, даже если буду вынужден действовать под этой маской из плоти. – Он распростер руки шире. – Теперь ты знаешь меня. Поклонись мне и будешь первой из моих святых, моей новой жрицей.

Эладора покачала головой:

– Это вы обещали и Эмлину?

Синтер застрелил его наповал. Машина взревела снова.

Возвращаясь на этот раз, он чувствовал себя беспомощным, новорожденным. Словно морской рачок во время линьки, мягкий и уязвимый, пока не обрастет панцирем.

– Без божьей бомбы вам меня не убить.

– Пока машина работает, ты тут привязан, – рявкнул Синтер.

Он улыбнулся. Круг вызова уже угасал. В эфирных моторах кончится энергия; живые мозги в баках не слишком-то долго смогут повторять секретные молитвы его удержания. Эфирограф – хрупкий прибор. Он убьет Алика, уберет эту приставучую связь с Эмлином – и скроется. Если есть время, то найдутся любые возможности.

– Вам меня не удержать.

Синтер опять застрелил его. Он сформировался заново и тут забыл, сколько ног полагается людям. Он подкосился и рухнул, пальцы, как паучьи лапки, засучили по полу, пытаясь волочь за собой мертвый груз тела.

Эладора вздохнула. Махнула рукой, и Синтер выстрелил еще раз.

– Я знаю, что бывает с богами, когда их уничтожают много раз.

И опять.

– Вы будто изнашиваетесь, не так ли? Каждый раз… урезает вас, умаляет. – И еще выстрел. – А вы, если на то пошло, всего лишь мелкий божок.

Синтер снова застрелил его.

Когда он сформировался на этот раз – замедленно, болезненно, вытягивая субстанцию своей сути из эфирной паутины, с тягучими и загнившими мыслями – Синтер приставил пистолет к его лбу. Горячее дуло к его смертной коже.

– Теперь ты работаешь на нее, – прорычал священник, указывая на Эладору. – Понятно?

Шпион не знал, переживет ли еще одну смерть. Он сдался.

– Меня это вовсе не радует, – проговорила Эладора. – Я лишь стараюсь как лучше, ради моего города. До этого я заключила сделку с богами куда хуже вас.

Перемирие устояло.

Трое участников Божьей войны условились о том, что Гвердон – совместная, нейтральная территория. За морями боги, драконы и легионы мертвецов могли себе драться, но не здесь, не в городе. Порой в договоре возникали прорехи – измены, спорные инциденты, но в целом мир выстоял. Городских властей чудесным образом оповещали о возможных угрозах; замыслы о возобновлении военных действий пресекались с минимумом пролитой крови.

Гвердон приспосабливался к новому режиму. В природе города было заложено преображаться, отстраиваться поверх обломков. К осени вновь открылся порт, оживленнее прежнего – боевые корабли трех стран соревновались за места у нейтральных причалов. Парламент временно переехал во дворец патроса, пока восстанавливались укрепления на Замковом холме; городской дозор занял старые катакомбы и усыпальницы на Могильном. Случались и чудеса, отныне город перестал быть безбожным. Жрецы-менялы Благословенного Бола наводнили рынки и лавки, благословляя городскую торговлю. Безглазые духовидцы Дымного Искусника продавали фантазии и грезы на Долу Блестки. Виадук Герцогини заменил временный мост – он висел на крюках, зацепленных за облака. Новый город больше не выходил из ряда вон – теперь чудеса творились повсюду.