Джек Вэнс - Мыслитель Миров и другие рассказы

Каждое утро секретарша сортировала почту; когда Ральф Бэнкс заходил к себе в кабинет, все поступившие материалы были уже распределены по категориям. Особая большая корзина была обозначена надписью «ЧОКНУТЫЕ». Именно в ней редактор Бэнкс находил редчайшие, самые драгоценные экспонаты для своего собрания.

Во вторник утром, 27 октября, дела шли своим чередом. Бэнкс зашел в кабинет, повесил на крючки пальто и шляпу, уселся, привычно пододвинув стул к столу, ослабил туго затянутый пояс и отправил в рот темно-зеленую желейную конфету. Взглянув на подготовленное секретаршей расписание, он обнаружил, что в десять часов утра его должен был посетить Сет Р. Фрамус, высокопоставленный консультант Комиссии по атомной энергии, согласившийся опубликовать статью об атомных электростанциях. Фрамус, пользовавшийся допуском к секретной документации, предложил нечто вроде «запланированной утечки информации», намекнув на некоторые новые, довольно-таки неожиданные проекты. Такая статья повысила бы престиж «Популярных ремесел» и добавила бы красивое перо к плюмажу редактора Бэнкса.

Бэнкс нажал клавишу внутренней связи: «Лоррена!»

«Да, господин Бэнкс».

«Сегодня в десять зайдет Сет Фрамус. Я хотел бы его видеть, как только он появится».

«Хорошо».

Бэнкс вернулся к просмотру почты. Прежде всего, конечно, он проверил содержимое корзины «ЧОКНУТЫЕ». Сегодня утром таких материалов было немного. Вечный двигатель… но Бэнкс устал от такого рода изобретений. В его собрании их было предостаточно… А, это уже лучше! Хронометр для слепых, закреплявшийся на лбу. Уколы иглы оповещали владельца по прошествии каждых пятнадцати минут, а небольшой молоточек ударял по черепу от одного до двенадцати раз по наступлении каждого часа… Еще в корзине лежал план орошения Долины Смерти посредством установки конденсирующего облака оборудования вдоль хребта Панаминт… Далее – рукопись на шагренированной бежевой бумаге, озаглавленная «Что прячется под маской: руководство для практичных людей».

Ральф Бэнкс поднял брови и взглянул на записку, подшитую скрепкой к титульному листу:

«Уважаемый господин редактор!

На протяжении своей долгой жизни я научился тому, что чрезмерная скромность не приносит существенных выгод. Поэтому не стану скрываться под маской самоуничижения и не буду «стесняться в выражениях», как говорится. Находящийся перед Вами документ – величайший вклад в сокровищницу человеческих знаний. По существу, он выбивает опоры из-под всей основы нашего существования, лишает нас оплота, на котором зиждется нравственный распорядок жизни. Последствия – неопровержимые фактические выводы – станут разрушительным потрясением для всех, кроме нескольких редких индивидуумов. Вы сами убедитесь в том – и мне вряд ли следует дополнительно подчеркивать это обстоятельство – что к этой области знаний не следует относиться легкомысленно! Поэтому в предисловии я привожу краткое описание методов, сопровождающееся сводкой моих собственных наблюдений, с тем, чтобы заранее предупредить каждого, кто стремится удовлетворить поверхностное любопытство, свойственное дилетантам. Вы спросите: почему я выбрал Ваше периодическое издание с целью публикации моей работы? Отвечу откровенно. Ваш журнал посвящен практическим приложениям мысли; Вы – практичный человек, а моя работа представлена в форме практического руководства. Могу прибавить также, что некоторые другие журналы, редактируемые на столь способными людьми, вернули мой труд, объясняя свой отказ вежливыми, но бессодержательными отписками.

«Интересное письмо!» – подумал Бэнкс. Несомненно, документ относился к категории «чокнутых», но при этом отличался любопытным стилем… Бэнкс взглянул на рукопись, пролистал несколько страниц. Типографские навыки Макилвейна заслуживали похвалы. С обеих сторон он оставил двухдюймовые поля шагренированной бежевой бумаги. В черном тексте параграфов некоторые предложения были выделены красным шрифтом, а иногда и подчеркнуты лиловыми чернилами. В левом поле время от времени появлялись зеленые звездочки, дополнительно отмечавшие важность того или иного утверждения. Все это, вместе взятое, создавало колоритный, драматический эффект.

Бэнкс вернулся к началу рукописи и прочел несколько предложений: