Светлана Гольшанская: Страждущий веры

Кровь капала из носа. Микаш ощущал себя выеденной скорлупой. Неужто и вправду надорвался? Всё: не восполнится резерв, не будет силы. Мука это, когда видишь сумеречный мир демонов, знаешь как свои пять пальцев, но бороться не можешь.

Микаш потерял счёт времени. К истощению прибавилась лихорадка, боль вспыхивала то в бедре, то в плече, то прихватывала и без того раскалывающуюся голову. Жаловаться бесполезно. Скажут, не ной, иди сдохни под забором, как шальная дворняга. Дотерпеть бы до замка. Интересно, как быстро хозяева поймут, что Микаш теперь бесполезен, и вышвырнут его на улицу? А может, так лучше? Пора завязывать!

Впереди кольцом обхватил насыпь полузаброшенный замок-крепость. Светло-серый булыжник от времени покрылся тёмными пятнами, клочьями его обвивал полусухой плющ, венчавшие стены и башни зубцы частью обвались. Казалось, будто чудовище щерит пасть в гнилозубой улыбке и изрыгает воду в глубокий ров. Отворялись дубовые ворота, с натужным скрипом канатов опускался въездной мост. Лошади нетерпеливо взрывали копытами землю. Также нетерпеливо переговаривались Йорден с наперсниками, похваляясь подвигами и посмеиваясь над «дворнягой», надорвавшимся на пустом месте. А ведь на самом деле, чем сильнее дар, чем ближе человек с ним сживается и чем свободнее использует, тем зыбче становится запретная грань. Кажется, нет её и ты всемогущ, самоуверенно ступаешь на край и опрокидываешься в бездну, чтобы переломать себе кости.

Микаш уже давно бросил поводья и не пытался понукать кобылу. Та затрусила за остальными лошадьми в широкий внутренний двор. Он пустовал. На колья у ворот и ближе к стенам были насажены человеческие головы. Видно, снова казнили бесноватых фанатиков с юга, поборников веры в Единого-милостивого, как они себя называли. Дурачье, конечно, куда им со своими молитвами тягаться с тяжеловооружёнными рыцарями, к тому же с божественным родовым даром.

С псарни доносился заливистый лай. Зареченские степи славились табунами резвых и сильных лошадей нарядной золотистой масти. Так их и называли: зареченское золото. Только лорд Тедеску предпочитал охотничьих собак, баловал их и лелеял, даже кормил на порядок лучше, чем собственных слуг.

Спешились. Один Микаш остался в седле. Любое движение отдавалось болью в суставах. Тёмные пятна слепили.

— Эй, чего расселся?! — прикрикнул на него Йорден. — Никто твою работу за тебя не сделает.

— Да, господин, простите, господин.

Микаш сполз на землю и потащил лошадей в стойло. Оступился — ноги совсем не держали.

— Эй, парень, ты чего? — на пороге показался конюший. — Глядите, он же преставится вот-вот!

Засуетились-забегали слуги, лошадей позабирали, хотели отвести куда-то под руки, но Микаш отмахнулся:

— Я в порядке!

Слабость показывать нельзя — ни высокородным, ни даже простолюдинам. Первые за слабость сжирают, вторые — презирают. Жалость делает мужчину ничтожным. Подыхать лучше одному.

Дополз до пустого денника, застеленного чистой соломой, распластался на ней и уснул.

Пробуждение вышло не из приятных: окатили ледяной водой. Микаш встрепенулся и распахнул глаза. Тело ломило, боль отдавалась пульсацией в голове, мешая думать.

Над Микашем возвышался Олык, немолодой уже камердинер лорда Тедеску. Одевался он всегда аккуратно, в рыже-зелёную ливрею, а волосы гладко зачёсывал назад. Карие глаза в обрамлении глубоких морщин смотрели с усталой тревогой.

— Три дня не могли тебя добудиться. Думали, околел, — заговорил он сухим, подёрнутым едва заметной шепелявостью голосом.

— Да что со мной станется? Как на собаке все заживёт, — отмахнулся Микаш.

— Тогда собирайся живее, милорд зовёт. Он в дурном настроении — ждать не будет.

Лорд Тедеску и в хорошем настроении терпением не отличался. Микаш выпил несколько черпаков воды, чтобы промочить ссохшееся горло, и поспешил к хозяину.

Микаш нашёл его в малом каминном зале на втором этаже. Лорд Тедеску стоял у круглого дубового ствола, на котором лежали распечатанные письма, и беседовал на повышенных тонах с собственным сыном. Микаш замер на пороге и прислушался.

— Маршал Комри пишет, что не может взять тебя командиром звена, — лорд Тедеску вручил сыну одно из писем.

Тот пробежался глазами по бумаге, лицо раскраснелось совсем не от каминного жара.

— То есть как «нет опыта»? — возмущался Йорден, широко раздувая ноздри. — А гыргалицы и эти, как их? Палески! Не стану я рядовым служить, как босяк! Почему маршал Комри не может никого ради меня подвинуть? Я же высокородный, а не абы что!