Дмитрий Силлов - Закон Чернобыля [litres]

Все это я увидел лишь краем глаза, так как мое внимание было приковано к содержимому сейфа. В нем лежала моя «Бритва» поверх знакомых ножен, а рядом с ней покоились два слабо светящихся артефакта. От артов к ножу протянулись две полупрозрачные маленькие радуги цвета чистого неба, отчего поверхность клинка довольно сияла яркой лазурью.

– Кушаешь? – сказал я, беря сверкающий нож в руку. Надо же, какой Захаров душевный оказался, даже поесть «Бритве» оставил. А я и не знал, что мой нож умеет питаться энергией артефактов.

Оказалось – умеет. Причем не только питаться, но и делиться! Я случайно взял «Бритву» той рукой, которую проткнул ножом для разрезания бумаги. «Алмаз» столько крови из раны выжрал, что ладонь онемела и перестала чувствовать боль. Но тут я внезапно ощутил, как в мою руку словно вонзились тысячи игл! Больно, блин, я аж чуть нож не выронил! Но – удержал. И увидел, что моя кисть, сжимающая рукоять, светится изнутри знакомой лазурью.

Боль утихла. Я переложил «Бритву» в другую руку, взглянул на ладонь…

Раны больше не было. И шрама не было. Ничего не было. Рука как рука.

– Вот, значит, как, – задумчиво сказал я «Бритве». – Не знал. Благодарю.

Я и правда не знал, что «Бритва» умеет не только наносить раны, но и лечить их. Хотя не исключаю, что это новое свойство появилось у нее недавно вследствие прокачки невиданными артефактами.

Нож в ответ слегка завибрировал в руке. А может, мне показалось. Людям хочется верить в свои фантазии, и я – не исключение.

Со столика-каталки раздался предсмертный хрип. Так, кажется, Кречетов снова отходит в мир иной, так и не рассказав мне, как выбраться отсюда. К тому же теперь я был ему должен за «Бритву». Не Долг Жизни, конечно, но когда человеку возвращают то, что он считает частью себя, это тоже немало.

Я подошел к каталке. Ну да, опять сердце ученого еле бьется, глаза закатились. И «адреналин» пустой лежит рядом с искалеченным телом – энергии в артефакте не осталось ни капли, и сейчас он был похож на простой серый камень.

Я окинул взглядом стеклянные полки с незнакомыми мне артами. Возможно, какой-то из них способен вернуть Кречетова к жизни. Но если начать экспериментировать, я скорее убью его, чем помогу. Я считаю, что артефакты Зоны – это живые существа иного мира, которым тоже нужна пища. И когда они чувствуют слабину, то скорее высосут из умирающего существа остатки жизненной силы, чем поделятся своей.

«Бритва» все еще была зажата в моей руке. И я, не долго думая, приложил клинок к сердцу Кречетова. И попросил:

– Помоги. Мне нужно, чтобы он пожил еще немного.

Ладонь обожгло холодом. «Бритва» была недовольна, я это сразу почувствовал. Одно дело – мне помогать, и совсем другое – не пойми кому. Но просьбу выполнила, хотя несколько грубовато.

Сердце Кречетова подпрыгнуло, словно наполовину сдувшийся мячик, по которому от души пнули ногой, – и заработало часто-часто. Глазные яблоки профессора вернулись из-под лба на место и чуть не вылезли на лоб.

– Убери… – прохрипел он.

Я убрал нож в ножны, получив напоследок еще один недовольный укол холодом в пальцы. Ладно-ладно, понял, больше не буду злоупотреблять нашей дружбой.

– Чего теперь? – поинтересовался я.

– Слушай внимательно, – еле слышно проговорил профессор. – Вон та картина, от пола до потолка. За ней дверь. Открой ее… Это Кречетов сделал для себя… Я умираю, но мозг проживет еще минут семь… В общем, у тебя немного времени… А я тебе нужен…

Сказал – и вырубился. Видимо, все силы потратил на финальную речь. Еще немного – и правда ласты завернет, удивительно, что вообще протянул столько без своей установки, из которой я его вытащил. Ладно, посмотрим, что там за очередной картиной.

На огромном полотне был изображен конный рыцарь в сверкающих доспехах, за спиной которого из-за горизонта вставало солнце. А между солнцем и конником все пространство до самой границы земли и неба заполняли люди, протягивающие руки к всаднику.

Шлем у рыцаря отсутствовал, потому не сложно было узнать эти глаза стального цвета, благородную седину, короткую бородку… Ошибиться невозможно – на коне восседал Захаров собственной персоной. Символично, однако, – благородный ученый ведет народные массы в светлое будущее. Только, зная Захарова, я бы на месте художника лучше б не солнце, а атомный взрыв нарисовал. Ибо если академик и приведет куда народы Земли, так только к полному трындецу.

Впрочем, любоваться живописью времени не было. Поэтому я рубанул «Бритвой» по полотну, рассекая нарисованного латника от плеча до пояса. А потом еще раз – уже по электронному замку двери, открывшейся за картиной.