Красс спросил как бы между прочим, сколько такая машина будет стоить. Марк Фурий назвал ему цену золотом.
– Это слишком много! – возразил Красс.
– Чтобы предсказать такой ответ, не надобен и оракул, – с поклоном и улыбкой ответствовал инженер.
– Это ж только стоимость самой машины! – продолжал негодовать Красс. – А сверх того ты мне и за свою работу счет выставишь!
– Я не потребую никакой платы для себя, пока машина не будет готова, – твердо сказал Марк Фурий.
Красс подозрительно посмотрел на него.
– И как же, позволь спросить, ты будешь строить такую махину, не имея никаких гарантий оплаты?
Мгновение, гласит история, Марк Фурий молча смотрел на консула, и долгое это мгновение словно огонь полыхал на темных улицах Эсквилия, отражаясь в его глазах.
Затем он изобразил подобие улыбки и ответил:
– Чем руководствуюсь я? Ничем предосудительным, господин, хоть и звучит это, пожалуй, нескромно. Я желаю Риму нескончаемой славы, а себе – известности изобретателя, верного служителя Минервы. Еще детишками в Гильдии механиков мы слушали легенды о тех инженерах, что были до нас, и вдохновлялись их примером: о Прометее, первейшем из мастеров, который на самой заре времен собрал автоматон, нарек его человеком и пустил ходить по земле, подарив ему огонь, что пал с небес. О хитромудром Одиссее рассказывали нам, воздвигшем коня, который, дыша пламенем и угольным дымом, потоптал великую Трою и сокрушил твердыни Илиона. О Дедале, создавшем Критский лабиринт, где коридоры менялись по собственной воле и стены сдвигались, скрипя, вдоль зубчатых своих желобов, а Минотавр настигал все свои жертвы, лишая их надежд на спасение. Да, о том самом Дедале, который, создав этот чудовищный шедевр, возжелал сбежать с Крита с сыном своим, Икаром, и изготовил для этого первый на свете летательный механизм. Наставники поведали нам, что когда они взмыли над островом, глядя, как умаляется внизу под ними Лабиринт, и хохоча в упоении своей свободой, дерзкий этот Дедал пролетел под облаком, и батареи его крыльев оказались отрезаны от живительного солнечного света и низвергли его с ужасающей неотвратимостью в море. Икар же взлетел еще выше, питаясь лучами благодатного Феба, и, сумев удержаться в воздухе, достиг благополучно земли и стал первым, кто подарил человеку искусство полета. Об Архимеде говорили они, создавшем немало военных машин для своего сицилийского владыки, и среди них – ужасный Сиракузский бич (увы, чертежи его ныне утеряны), что пал на град Карфаген и не оставил от него камня на камне, тем положив конец Пуническим войнам. Не было оружия страшнее этой огненной напасти – и желаннее для наших военачальников, ибо и сейчас, столетия спустя, Карфаген остается пустыней, где не вырастет ни травинки и не выживет ни единая тварь. Сами боги отвратились от нее, оставив эту разоренную землю шакалам, что вечно рыдают, истекая кровью из глаз, и не в силах сомкнуть челюстей, и ноги отказываются их носить. На сотни поколений не будет жизни там, где высился этот выскочка-город, так надменно некогда процветавший.
Только изобретатели – помимо, конечно, бессмертных богов – могут даровать человеку столь чудесные силы. И хотя рука моя слаба, зато рычаг силен. Люди действия вроде тебя, Красс, и твоего превосходного сына Публия которого я имею счастье видеть перед собой, могут получить немало пользы от бедного затворника, ставшего бы полным посмешищем, вздумай он выйти на поле брани, вооруженный мечом и скутумом [27] Скутум – ростовой щит в древнеримской армии.
.
Вот что я делаю ради славы, Лициний Красс, – своей и Рима. Я думаю и изобретаю. Я дам тебе возможность снискать благосклонность Юпитера и всех олимпийских богов. Но больше я не скажу ничего. Ночь уж настала. Самое время мне возвратиться в мастерскую, к светильне своей и трудам. Если тебе все это неинтересно, честно скажи мне об этом, и я немедленно покину твой дом. Предложу механический оракул тому же Помпею – не зря его прозывают Великим, если память мне не изменяет. Или молодому Юлию Цезарю – люди говорят, он далеко пойдет.
На следующий же день Красс официально нанял Марка Фурия Махинатора построить для него первую в мире пророческую машину.
Неделя ушла на то, чтобы нанять нескольких слесарей по металлу, всех высочайшего уровня. За это время Красс успел хорошенько подмаслить золотом децемвиров и жрецов Аполлонова храма, так что когда он туда вернулся, ауспиции оказались такие блестящие, что аж неудобно. Армии был отдан приказ выступать. Марка Фурия с его кузнецами, разумеется, взяли с собой. Семь легионов Красс послал акватическими квадриремами в Сирийскую провинцию, встречать его на месте. Сам же с советниками – и Марком Фурием среди них – решил путешествовать воздухом и пересек винноцветные моря, так сказать, поверху, останавливаясь еженощно для дозаправки то в Фессалониках, то в Пергаме, то еще где – лишь бы можно было назвать себя и собрать причитающуюся представителю Рима дань. Вскоре тени его дирижаблей легли на берега могучего Евфрата.
Читать дальше