Святослав Логинов - Горное селение [СИ]

— И с сынком её, Арченом, — подтявкнул Никол. — Он мне на людях белой ртутью угрожал. Всё селение видало.

— Заткнись. Сынка тоже не оставлю. Они у меня все наплачутся. И ты, бабка, тоже хватит бормотать. Сглаз будут старики снимать, а ты говори, как язвы лечить.

— Не так это просто будет, — сразу успокоившись, заговорила Пухана. — Полотно возьми льняное, смочи розовым маслом и бинтуй руки. Повязку меняй каждый день, а то, что снял, тут же в огонь бросай. Да смотри, сам берегись, чтобы не отравиться. И нечего морщиться, знаю, что дорого. Ежели тебе такое лечение не по карману, то гони сына в лес, пусть там подыхает.

— Мне всё по карману. Но Мурава, со своим выводком, мне за всё заплатит с процентами.

Разговор шёл как бы с глазу на глаз, не считать же за свидетеля болящего Никола, но недаром говориться: что знают трое, знает и свинья. Любимая доченька Пуханы, лапушка Пасенька, хотя и была выставлена на улицу, но, по своей всегдашней привычке, разговор подслушала и тут же помчалась разносить свежую новость по селу.

Обычно по вечерам Мурава с детьми ели чечевичную похлёбку. Не так это трудно: наколдовать горстку чечевицы, луковку, а, если получится, то и морковинку. Главное, чтобы чечевица вышла свежая, иначе вариться похлёбка будет до скончания века. Но и без того похлёбку приходится кушать вечером, когда она укипит в семейном горшочке. Отличная вещь, вечерняя похлёбка, если бы не она, семье пришлось бы сухомятничать, а это уже вовсе никуда не годится. Ещё бы соли самую каплюшечку, не в похлёбку даже, а присолить лепёшку, но соль это такая вещь, её самостоятельно не наколдуешь, а откуда она берётся у лавочника, не знает никто.

Мурава перелила похлёбку в миску, откуда будут хлебать все трое, раздала лепёшки: Арчену чуть побольше, Луре поменьше, и в этот момент снаружи раздался тонкий голосок:

— Тётя Мурава, выдь на минуту. Чо скажу…

Кто сказал, что наушничать да сплетничать нехорошо? Не принеси Пася недобрую весть, обрушилась бы та на семью внезапно, и кто знает, чем бы кончилось дело? А так Арчен доказал, что он мужчина и глава семьи. А что мужчина покуда маленький, то и семья невелика.

— Призовут тебя к ответу, — внушал Арчен матери, — ты ничего не знаешь, нигде не была, ничего не видела. Ртуть в лавке покупал я, яму в лесу копал я, воду в яме отравил тоже я, а ты в лесу вовсе не бывала, а моих делах знать не знаешь, ведать не ведаешь.

— Как же я могу на тебя сваливать…

— Сможешь. Меня так и так накажут, а ты признаешься хоть в чём-то, тебя из селения выгонят, и Лурка без тебя пропадёт. Не обо мне и не о тебе надо думать, а о Луре. Мы с тобой большие, а она маленькая.

— Я тоже взрослая, — сказала Лура, зачерпнув побольше чечевицы со дна миски.

Совет селения, решавший все важные вопросы и выносивший приговоры преступникам, собрался на том самом склоне, где мальчишки играли в палку. Сделано так не с проста ума. Под открытым небом совет подолгу заседать не станет, тем более что на склоне сидеть не на чем.

Арчена привели на судилище связанным. Хорошо хоть Мураву с Лурой на суд не приволокли, сумел Арчен отплеваться, взявши всё на себя.

— Люди, — начал лавочник Порш, — вот перед вами явный злодей и вредитель смирной жизни, который навёл смертную порчу на моего сына младенца Никола.

— Этот младенец постарше меня будет! — выкрикнул Арчен.

— Заткни пасть и отвечай только, когда тебя спрашивают. А покудова пусть отвечает тётка Пухана. Отвечай, как на духу: чем окормили Никола?

Промеж лавочника и лекарки сыздавна тлело недоброжелательство, и они не собирались его скрывать даже ради такого лакомого дела, как возможность засудить нахала Арчена.

— Кто ты такой, — подбоченясь, ответила Пухана, — чтобы тута допрос вести? Это дело деда Хроста, а не твоё.

— Ты, баба, никак с глузду съехала. Дед Хрост от старости себя не помнит, где ему дело разбирать по обычаю и совести. Вот и приходится мне за всё опчество стараться.

— Будет тебе. Видим, как ты стараешься и ради кого. Чего спросить-то хотел?

— Ты Николу пользовала. Верно ли, что его окормили белой ртутью?

— Видали? Чушь городит и не краснеет. Да если бы его ртутью окормили, он бы сейчас в могилке лежал. А у него только руки пострадали.

— Что же, ему руки белой ртутью обмазали? — спросил Порш, белой ртутью торговавший, но о её свойствах, почитай что, ничего не знавший.

— Да-да! — закричал Никол. — Он грозился меня ртутью отравить. Все мальчишки слыхали.