Андрей Стригин - Кирилл Обломов и его невероятные миры

Бледные пальцы стиснули кромку борта, мы едва с криками не сорвались с места, но в следующий момент появляется лицо Семаргла. Его глаза едва розовые, словно внутренний огонь готов погаснуть в любую секунду, но на лице блуждает слабая улыбка:

— Можете заходить на борт, плата принята, — надтреснувшим голосом произносит он.

Большой Хрюх, смешно цепляясь копытцами, отдуваясь и похрюкивая, с сидящей на плече нахохлившейся трёхглазой курицей, довольно ловко переваливает за борт и, возбуждённо хрюкнув, замолкает.

Затем Катя цепляется за трап, я страхую её, чтобы она не сорвалась в жгучую воду.

Она резво прыгает через борт, ойкает, влипает в Семаргла и, заикаясь, говорит:

— Здравствуйте де-дедушка.

Будто провернулись давно не смазанные колёса телеги:

— И тебе того же, тёплая душа.

Меня едва не вывернуло от этого голоса, даже руки скользнули на перекладинах трапа, но Семаргл бесцеремонно выдёргивает меня на палубу, схватив за шиворот.

У одиноко торчащей мачты со спущенным парусом, облокотившись на неё худой спиной, сидит великанских размеров старик. Он глянул на меня и, хотя я не увидел его глаз в чёрных провалах глазниц, я ощутил его взгляд, и мне стало ясно, он может без всяких усилий высосать мою душу, но его связывает … обязательство — он принял Плату.

— А ты что молчишь? — громыхнул его голос, словно сорвались в пропасть валуны.

— З-здрасте, — едва выдавил я.

— Располагайтесь на палубе, тёплые души, — старик встаёт и оказывается вровень с мачтой, послюнявил палец, поднимает к верху, неодобрительно качнул головой:

— Вновь штиль, впрочем … как и всегда, — он вздыхает и поднимает исполинское весло. Мощным гребком срывает лодку с отмели, и мы скользнули против течения вверх.

Мы и не на земле и не под землёй, это другая реальность. Над нами бесконечность, но не видно, ни единой звезды. Вокруг нависают чёрные скалы, за кормой лодки виднеется едва заметный след, хлюпает весло в воду, скрипят повисшие, как грузила на спиннинге, деревянные блоки с заправленными в них канатами, предназначенные в один миг поднять парус. Но верно с вечность здесь ещё не бывало ветров и, вероятно, ещё с вечность ждать его первого порыва.

— Эх, сейчас бы попутного ветра! — вздыхает старик, со стоном погружая весло в воду.

Столько в этой реплики было горечи, что я проникся состраданием к страшному Перевозчику.

Не знаю почему, но я неожиданно дунул, выдох получился едва заметным, но он набирает силу и с рёвом проносится над палубой.

— А ведь ветер?! И как крепчает! — оживляется старик.

В один момент заработали лебёдки, приподнялись от натяжения блоки, ползёт вверх парус. Он принимает на себя напор ветра и, расправившись, несёт лодку как бурный поток щепку.

— Однако?! — в удивлении оборачивается ко мне Семаргл. — А ведь магия здесь не работает!

— Это что-то другое, — искренне говорю я.

— Наверное … это сострадание? — догадывается Катя.

— Новый вид магии, — понимающе сузил поросячьи глазки Большой Хрюх.

— И она сильнее любого колдовства, — соглашается Эмира.

Тем временем великанский старик, с удовольствием присаживается под парусом и смотрит вверх, странная улыбка блуждает по тонким губам и похож он бывалого моряка с обычного торгового судна, решившего отдохнуть после изнурительной работы, но готового в любой момент подняться на ноги и с усердием продолжать нести свою нелёгкую вахту.

— Ты молодец, — шепнула мне на ухо Катя. — Он такой старенький, может не выдержать и …

— Он не обладает счастьем умереть, он обречен, жить бесконечно долго, — перебивает её Семаргл, его глаза вновь пылают и излучают силу и здоровье.

— Но ведь это здорово? — неуверенно произносит девочка.

— Это страшно, — не соглашается бог огня и смерти.

Ветер не слабеет, парус красиво натянут, лодка уверенно плывёт среди нависших над рекой скал. Странно, я уже не поддерживаю силу ветра, а он не прекращается.

Невероятно, но ветер вносит жизнь в этот мёртвый мир, даже старик вроде как помолодел.

— Теперь для Перевозчика всегда будет дуть попутный ветер, чудесный подарок ты ему сделал. Вот так, одним дыханием облегчил страдания бессмертному, — Семаргл мягко улыбается.

— А как его звать? — спрашиваю я.

— У него много имён, но ты сам у него спроси.

— А он ответит?

— Как знать? Попробуй.

Собираюсь духом, стараюсь не заглядывать в бездонные глаза, мне кажется в них такая пропасть, из которой нет возврата.