Грейс Дрейвен - Сияние [litres]

– У людей нет огня жизни, который можно отнести в Эльмек, если я умру раньше тебя. Этот камень хранит одно из моих воспоминаний. Пусть этот бледный свет будет для тебя вместо огня.

Она его сила и слабость, а сейчас едва не поставила на колени. Бришен заключил ее в объятия, сжимая в руке кулон. Он целовал щеки, виски, мокрые от слез уголки глаз Ильдико. Дойдя до губ, Бришен остановился.

– Ты не бледный свет, а сияние, рядом с которым я никогда не ослепну.

– Люби меня, – прошептала она ему в губы.

– Вечно.

В покоях, расположенных глубоко под общественными залами дворца, королева Секмис вырезала сердце из мертвого тела своего последнего любовника и бросила в оловянный таз.

Кровь все еще лениво стекала из перерезанных артерий, наполовину погружая сердце в багровую лужицу. Секмис опустила пальцы в чашу и начертила таинственные символы на трупе, распростертом на пропитанной кровью кровати. Она произносила слова не на баст-каи и не на всеобщем, а на наречии, которое резало язык с каждым произнесенным слогом. Металлический соленый вкус заполнил рот, и чтобы не захлебнуться, Секмис сплевывала между фразами.

Изуродованное тело каи дернулось и начало извиваться, а легкие в разрезанной грудине сделали невозможное и наполнились воздухом.

Подействовало! Заклинание сработало! После стольких лет, стольких попыток! Наконец-то!

Секмис рассмеялась точно дитя, радостно и звонко, но одновременно, ее смех отдавал демоническим безумием.

Она больше не будет королевой угасающей расы, а станет править всеми землями и народами: каи и людьми. Тысячелетия. Бессмертная, никогда не стареющая, всемогущая. Королева Мрака, а не слабая Сумеречная.

Призванная ею сила спала дольше, чем воспоминания древнейших огней жизни в Эльмеке. Для ее пробуждения потребовалось заклинание, погубившее множество магов. Оно требовало крови, страха, памяти и невинности. Секмис сочла, что обрела последний ингредиент, произведя на свет дочь – дитя, рожденное, а не созданное, неполноценное и отторженное чревом.

Королева зарычала, рисуя еще больше кровавых символов на извивающемся трупе. Она так и не узнала, кто украл выбранную жертву, хотя подозревала.

Бришен был веселым, общительным ребенком. Он делал то, что велено, никогда не бунтовал и не выказывал никаких амбиций в стремлении занять место брата. Секмис замечала его характер, но также быстро забывала. Только когда сын повзрослел, она уловила намеки на скрытую силу, неумолимую волю и холодную, как у рептилии, ненависть, вспыхивающую в его глазах всякий раз, когда они встречались взглядами.

Узнав о неожиданной смерти новорожденной сестры, он лишь пожал плечами и возобновил шуточную потасовку с Анхусет в коридорах дворца. Когда Секмис взбесилась, узнав о краже, Бришен посмотрел на мать широко распахнутыми от страха глазенками, а во время панихиды по сестре не смог сдержать зевка.

И все же Секмис всегда что-то сбивало с толку. Ее младший сын оказался гораздо разноплановее и сложнее, чем она полагала, и уж тем более – гибче и умнее наследника. Бришен охотно женился на омерзительной гаурской девчонке и безропотно поселил ту в Саггаре. Не стал ругаться с Секмис по поводу скорпида в покоях жены, а предпочел собрать вещи и уехать. При этом он умудрился перехитрить королеву, сначала получив у Джедора разрешение покинуть двор.

Тихий, хорошо спланированный бунт с манипуляциями и невозмутимой манерой поведения. Его выдавал лишь отблеск отвращения, сквозивший во взгляде. Когда беладинский гонец прибыл с требованиями переговоров об освобождении херцега и вручил ей в качестве доказательства вырванный глаз, королева увидела это чувство, запечатленное в поблекшей желтизне зрачка.

Пытка не сломила его. Она лично в этом убедилась. Покрытый шрамами, полуслепой Бришен по-прежнему твердой рукой управлял Саггарой, пользуясь уважением и безграничной преданностью вверенных его заботе каи. Секмис не солгала, сказав, что из него получился бы великолепный супруг. Но только, если бы они разделили власть, а Секмис покончила с этим.

Она завершила последнее заклинание. Растерзанный младший посол королевского двора замер под ее руками. Уста еще не утратили тепла, когда Секмис прижалась губами к его губам и выдохнула. Маслянистый черный дым хлынул из ее рта, прежде чем вырваться через ноздри трупа. Легкие покойника расширились, сжались, и он снова задышал.