Грейс Дрейвен - Сияние [litres]

– Насколько я помню, ты угрожала проломить мне череп боевым молотом отца. А ведь тогда я был великолепен.

Он многозначительно пошевелил бровями.

Бришен перестал улыбаться, когда жена промолчала. Ильдико прочертила пальцем по изуродованной шрамами скуле.

– Они отняли твой глаз, – промолвила она. – Не твой характер. Ты по-прежнему великолепен.

Он потерял голову от такого признания. Бришен застонал и перекатился на спину, увлекая за собой Ильдико. Прошло не меньше часа, прежде чем он покинул объятия жены и сбросил одеяло.

Ильдико схватила простыню.

– Что ты делаешь?

Ее кожа светилась, приобретя оттенок розового, столь напоминающий моллюска. Бришен сжал руки в кулаки, сдерживая желание приласкать жену и забыться в ее объятиях еще на час.

Он сел и спустил ноги на пол.

– Моя мать скоро будет здесь.

Ильдико со стоном откинулась на подушку.

– Не напоминай. Я уже предупредил Синуэ, чтобы она проверила постельное белье и сундуки с одеждой в обеих спальнях, как только королева отбудет.

Он поразился не менее Ильдико, когда неделю назад прибыл гонец из Халматуса, известив их о предстоящем визите Секмис.

– По крайней мере, она пробудет здесь всего две ночи.

– Это будут самые длинные две ночи в нашей жизни.

«С этим не поспоришь».

Они в полном молчании помогли друг другу одеться. Остальная часть крепости сейчас напоминала осиное гнездо – подготовка к визиту королевы шла полным ходом. Бришен хотел отослать прислугу из Саггары навестить семьи, друзей, кого угодно на несколько дней. Секмис могла сама о себе позаботиться. Однако Ильдико с негодованием встретила это предложение. От ярости у нее даже затрепетали крылья носа.

– Я не желаю, чтобы меня сочли нерадивой хозяйкой, – заявила она таким же тоном, каким, по утверждению Анхусет, приказала казнить его похитителей.

Скрыв улыбку, Бришен быстро отказался от этой затеи.

Он медлил, зашнуровывая тунику, когда Ильдико протянула ему повязку на глаз.

– Мне казалось, тебе не нравится, когда я ее ношу.

Впервые, когда он ее повязал, Ильдико испуганно отпрянула.

– Из-за нее у тебя свирепый вид.

Бришен по-прежнему недоумевал, почему ее не заботят клыки или когти, в отличие от безобидной повязки. Однако желая угодить жене, он надевал тряпицу, лишь когда они принимали гостей или посещали деревни и селения.

Ильдико пожала плечами.

– Твоей матушке понравится.

Несмотря на то что Бришен согласился с желаниями Ильдико разнести крепость по кирпичикам и снова собрать к приезду королевы, он не собирался встречать королевскую процессию с фанфарами. Он бы заставил ее почивать в конюшне, если бы только искренне не верил, что за такое Секмис не попытается вырвать у него второй глаз. Так что его солдаты выстроились в две шеренги и отсалютовали королеве мечами, когда она проехала со скромной свитой через ворота.

Бришен ждал в конце шеренги с Ильдико и Анхусет по бокам.

– Если решишь устроить танцы и заставишь меня присутствовать, я выпотрошу тебя во сне, – вполголоса промолвила кузина.

Приглушенный смех Ильдико разрядил обстановку, и Бришен криво улыбнулся Анхусет.

– Не переживай. Будь моя воля, я бы даже на трапезу ее не пригласил. А танцы лишь дадут повод продлить ее пребывание в Саггаре.

Визит оказался столь же мучителен, как и предсказывала Ильдико, но его невозмутимая жена упорно выдерживала презрительные взгляды и критические замечания Секмис. По сути, Ильдико игнорировала королеву, за исключением тех случаев, когда заговаривала с ней напрямую или справлялась о благополучии. Все ее внимание сосредоточилось на Бришене, который считал минуты, когда его мать наконец покинет Саггару и оставит их в покое.

Он не стал интересоваться, пытались ли беладины договориться о его освобождении, заставив аннулировать брак с Ильдико. Сама Секмис хранила молчание по этому поводу. Она лишь с любопытством скользнула взглядом по его изменившемуся лицу и наблюдала, как неудобно сыну теперь наливать вино в кубок.

Потеря глаза не прошла бесследно. Бришен полностью ослеп на левую сторону. Он не видел ни движения, ни смены света. Первые две недели оказались самыми неприятными. Ему мешал собственный нос. Казалось, он перекрывает обзор, словно длинный клюв журавля. Со временем это ощущение пропало, но он все еще боролся с восприятием глубины.

Подъем по лестнице превратился в испытание с первого шага, но угол тени помог ему почувствовать изменение глубины и высоты ступеней. Спуск – иное дело. Его тень падала прямо перед ним, и ступени сливались в плавный пологий спуск. Бришен по-прежнему держался одной рукой за стену, пока не привык к планомерности подъема и спуска.