Анатолий Махавкин - Бездна [litres]

– Что-то тут не так! – выкрикнула Вобла.

– Всё не так, – ответил Теодор и, остановившись у одной из «берёзок», навалился на тонкий ствол. – Помогите мне!

Если все эти пещеры и переходы, действительно, сон местных повелителей, должен сказать, что переходы между локациями им, очевидно, грезятся в наркотическом бреду. Иначе как объяснить все эти жуткие рожи на люках и то, что выходы находятся хрен пойми где. Как этот, например.

Лязгнуло, и ствол наклонился вместе с плитой, на которой стоял. В основании открылся шестиугольный люк, и Вобла сразу спихнула туда Лаврентьева. Не успел тот и пискнуть, как следом уже забросили верещащего Павлушу. Потом туда полез Паша и тут же застрял.

– Нужно было его пускать последним, – почти спокойно заметил Теодор и навалился на кряхтящего здоровяка. – Не давайте им приблизиться.

Им – это паре дюжин костлявых призраков, которые водили вокруг нас хоровод, точно уже наступила новогодняя ночь, и торжество не начиналось лишь потому, что задерживался Дед Мороз. Он, кстати, рычал где-то совсем недалеко. Иногда рычание твари сопровождалось глухими ударами и хлюпающим лаем. Кажется, те, что с крылышками, не торопились отпускать последнего посетителя.

Так и не дождавшись предводителя, «голлумы» решились пойти в атаку. Двигались они уже не так шустро, как прежде. То ли действовал наш допинг, то ли сказывались раны врагов. Пока Вобла хрустела шеями, я успел расстрелять оставшиеся заряды и даже четыре раза попал. Ну а потом пришлось лупить тварей подобием приклада. Твою мать, от них ещё и воняло тухлыми яйцами, бе-е…

Враги откатились назад, а меня дёрнули за рукав:

– Пошли!

Вобла рыбкой нырнула в люк, а я полез ногами вперёд, поэтому успел увидеть, как из-за столбиков выпрыгнула гигантская чёрная фигура и бросилась ко мне. Когтистые пальцы едва не схватили за шевелюру, но в этот момент я провалился, и козёл остался ни с чем.

– Это не то место, – было первым, что я услышал, погрузившись в вязкую мерзость коричневого цвета. – Куда дальше?

– Вон скала. – Теодор очистил лицо от налипшей дряни и указал на круглое каменное полушарие, которое незамутнённым белым цветом выделялось на фоне общего дерьма. Ну а как ещё назвать эту клоаку? Мутная трясина и тёмно-зелёный туман, плывущий над головой. Кажется, скала, как её назвал Емельянович, медленно удалялась от нас.

Стоило начать брести в указанном направлении, как сверху принялись десантироваться назойливые черти. Да что же они от нас никак не отвяжутся? Впрочем, сейчас мы от них почти не отличались: такие же грязные, с лицами, напоминающими уродливые маски.

До белого полушария мы топали минут пятнадцать, и всё это время за спиной раздавалось «шлёп, шлёп». Потом затрещало, протяжно хрустнуло, и наступило время для очень большого «шлёп!». Отлично, все в сборе, мать их так. К счастью, мы уже начали подниматься на чистую каменную поверхность. Здесь Павлуша снова принялся завывать, а Лаврентьев блевать мутной жижей, которой наглотался по дороге.

– Я больше не могу, – вдруг совершенно спокойно сказал Паша и сел на корточки, свесив руки между коленями. На лице гиганта была написана обречённость. – Мы отсюда всё равно не выберемся, а терпеть это говно перед смертью не хочу. Сдохнуть – значит сдохнуть.

– Флаг в руки. – Вобла хлопнула меня по затылку: – Помоги сдвинуть верхушку. Или тоже хочешь сдохнуть? Смотри, какое отличное место, чтобы остаться навсегда.

Паша закрыл глаза и несколько секунд сидел так, подняв лицо к мутным космам тумана. Всё это время мы пихали неподдающийся камень. Он двигался, но, блин, на пару сантиметров в час. Гигант опустил голову, посмотрел на нас, потом перевёл взгляд на коричневую жижу и встал.

– Я их задержу, – сказал Паша и хлопнул меня по плечу. – Если всё-таки выберешься, найди в Петровском, это у нас около города, Настю Фёдорову. Передай ей, что она – сука и я всегда её любил. Всё, валите.

– Эмоции, – хрипела Вобла, обливаясь потом, – б…ские эмоции…

Когда крышка, или что оно было, всё же сдвинулась, Паша уже преодолел половину расстояния до бредущих тварей. Когда путники встретились, каменюка окончательно сдалась и отъехала, открыв каменную трубу, уводящую вниз. На стенах я увидел углубления, похожие на ступени. Теодор посмотрел на Павлушу и тяжело вздохнул. Потом взял его за шкирку и начал спускаться. Это было очень неудобно, но Емельянович не выпускал свою ношу. При этом глухо бормотал: