Сьюзен Пфеффер - Жизнь, какой мы ее знали [litres]

Я не знала, плакать мне или смеяться. Смех победил.

– Ага, у меня ситуация «а в остальном, прекрасная маркиза, все хорошо, все хорошо».

– Да у всех так, – согласилась Меган.

– У тебя тоже?

Меган кивнула:

– Я знаю, что должна делать. И очень стараюсь. Но даже с верой в волю Божью и в то, что нельзя ее постичь, очень хочется знать, что мамина душа спасена, и папина, и твоя, и всех, кого я когда-либо любила. Я все молюсь и молюсь, но, кажется, разницы никакой. Мы все в аду, Миранда. Бог один знает, что лучше для всех нас, но это все равно ад.

– Это преподобный Маршалл так считает? – спросила я.

Услышать такое от Меган – прямо потрясение.

– Он говорит, Господь наказывает нас за грехи. Мы все грешники. Я ужасная грешница. Я жажду, я алкаю. Пищи. Так ужасно порой алкаю пищи. И у меня случаются сладострастные видения. Чему ты удивляешься? Мне шестнадцать. Не думаешь же ты, что меня не посещают похотливые мысли?

– Насчет кого? – спросила я.

Меган засмеялась:

– Насчет Тима Дженкинса. И Джеймса Белла. И мистера Мартина.

– Да мы все были влюблены в мистера Мартина! Половина девчонок из Хауэлл Хай отправится прямиком в ад, если влюбиться в мистера Мартина – грех. Но Тим Дженкинс? Мне казалось, это не твой типаж. Уж больно он отвязный.

– Знаю. Раньше казалось, что, если он полюбит меня, я смогу его обратить. Но я вожделела его не поэтому, если ты понимаешь, о чем я. Я вожделела его не потому, что собиралась спасти его душу.

– И преподобный Маршалл считает, что весь этот случившийся ужас – из-за того, что ты вожделела Тима Дженкинса? – спросила я.

– Явное упрощение. Я пытаюсь сказать, что я такая же грешница, как все остальные, а у меня даже не было особых шансов что-то натворить. У меня только похотливые мысли, тогда как та же Сэмми пошла гораздо дальше мыслей, и если Господь сердится на меня, то уж на нее и подавно, да и вообще практически на всех на земле. Мы правда очень накосячили здесь.

– За себя говори, – буркнула я, и мы опять обе расхохотались. – Что-то не верится, будто луна сошла с орбиты потому, что мне хочется пойти на выпускной с Дэном. Какой смысл был создавать нас людьми, если Бог не хочет, чтобы мы вели себя как люди?

– Посмотреть, сможем ли мы возвыситься над своей природой, – сказала Меган. – Ева угостила Адама яблоком, и так пришел конец Эдему.

– Все сводится к еде, – заметила я, и мы снова засмеялись.

Не выразить словами, каково это было – снова смеяться вместе с Меган. Знаю, она свихнулась на почве смерти. Когда тут столько людей умирает, ей приходится практически занимать очередь и ждать, когда дело дойдет до нее. Она выглядит как говорящий скелет. Но она все еще Меган. Впервые с тех пор, как началась эта заваруха, что-то вернулось ко мне.

– Наверно, пойду домой, – сказала я. – Больше-то идти мне некуда.

Меган кивнула.

– Миранда, – произнесла она и сделала одну из тех длинных пауз, которых так и ждешь от людей в последнее время. – Миранда, я не уверена, что мы еще встретимся.

– Конечно, встретимся. Или вы с мамой планируете уехать?

– Думаю, она уедет, когда я умру. Но до тех пор мы здесь.

– В таком случае, уверена, мы увидимся.

Меган замотала головой:

– Не приходи больше. Я должна показать Господу, что действительно раскаялась, а это трудно, если ты заставляешь меня думать о Тиме Дженкинсе, еде и о том, как все ужасно. Не хочу злиться на Бога, а когда тебя вижу, то немножко злюсь. Поэтому я не могу больше с тобой встречаться. Придется пожертвовать нашей дружбой, ведь у меня не осталось почти ничего, что я могу принести в жертву, чтобы показать Богу, как сильно я люблю Его.

– Ненавижу твоего Бога.

– Тогда найди своего. Уходи, Миранда, пожалуйста. И если когда-нибудь увидишь Сэмми, передай, что я молилась за нее каждый день, так же как и за тебя.

– Хорошо. Прощай, Меган.

А потом случилось самое худшее. Все время нашего разговора она полусидела-полулежала на кровати. Но когда я собралась уходить, она с трудом поднялась, и мне стало ясно, что у нее не осталось сил даже стоять. Ей приходилось опираться на что-нибудь, пока мы обнимались и целовались, а потом она упала обратно в постель.

– Все нормально, – сказала она. – Иди, Миранда. Я люблю тебя.

– Я тоже тебя люблю, – ответила я и выбежала от нее, прочь из ее дома, даже не сказала «до свиданья» ее матери.

Вскочила на велик и поехала прямо домой. Сожгла, наверное, трехдневную норму калорий, так неслась.

Я поставила велосипед в гараж и вбежала внутрь. Мама сидела за кухонным столом, всхлипывая.