Николай Васильев - Драгомирье и его окрестности [СИ]

— Прошка, мигом организуй литр глинтвейна! А ты, дядя Саша, проверь пока купчин да не спеши. Понял?

— Так точно, ваше благородие. Через десяток минут молодая пара, сбросив верхнюю одежду, комфортно разместилась в уютном домике и приступила к смакованию горячего глинтвейна из красного венгерского вина.

— Ну, офицер, — поощрительно начала Эдит, — рассказывайте о своих достижениях по охране государственной границы. И не прибедняйтесь: мы в Галиче уже много о них наслушались.

— Ох, милая Эдит, — скривился Сергей. — Фактически я занимаюсь грабежом торговцев: как венгерских, так и драгомирских. Единственное мое отличие от поручика Зарембы: я не присваиваю себе конфискат, а переправляю его своему приятелю, поручику Ясинскому. Надеюсь, что он пересылает его на княжеский двор.

— Не сомневайтесь, присылает. Но я слышала, что контрабандисты хотели вас убить!

— Нашелся один смельчак, но в итоге мои егеря убили его.

— Видимо, за вас перед богом кто-то истово молится, пан корнет, — заверила пониженным тоном венгерка, склонившись к самому его уху. — Я думаю, что это знакомые вам дамы и девы.

— У меня знакомых дев здесь очень мало: в сущности, это только вы, Эдит, — сказал тоже на ушко Серж. — Потому я вам очень благодарен!

— Зато вдали таких женщин, думаю, достаточно, — отстранилась гордячка. — А богу все равно, откуда доносится молитва.

— В приоритете молитвы с мест, расположенных ближе к небесам, — возразил хитрец. — Не зря церкви строят такими высокими! И Галич, конечно, значительно выше расположен, чем, к примеру, Моску.

Благодарю, Эдит, благодарю! И этот стакан я пью в честь вас!

— С чего вы решили, что я за вас молилась?

— Так вы не молились? И не вспоминали меня? А я не раз бился головой об этот стол с досады, что обидел такую прекрасную девушку!

И молил Бога и деву Марию, чтобы они подарили мне новую встречу с вами! И они меня услышали! Вот что значит молиться с возвышенности!

— Вы смеетесь надо мной, кавалер! Подтруниваете! В то время как я специально поехала этой дорогой… Ой! — вскочила со стула Эдит. — Я опьянела и сказала совсем не то! Но слово, как известно, не воробей, а еще такими моментами шустрые ребята не раскидываются. Сергей брякнулся со своего стула на колени перед девушкой, стиснул ее бедра руками и горячо заговорил:

— Милая! Все девушки перестали для меня существовать, когда ты остановила на мне свой надменный взгляд! Дыхание мое на миг прервалось и сердце остановилось! А потом забилось с удвоенной силой, и я уже не отрывал от тебя своих глаз! А теперь все повторилось! Я не свожу с тебя взора и говорю: позволь мне взять тебя на руки и прижать к своему сердцу! Позволь любить тебя и ласкать со всем пылом моей души!

— Вы желаете воспользоваться моим опьянением и слабостью! — попыталась сопротивляться Эдит.

— Очень, очень желаю! — закричал любострастник, вскочил с пола, подхватил деву на руки и закружился с ней по комнате. После чего стремительно уложил на кровать и стал жарко целовать податливые уста… Устали они миловаться на третий день. Обозрев распухшие губы любовницы, голубоватые тени под глазами и заострившийся носик, Сергей скомандовал:

— Баста! Отъедаемся и отсыпаемся! Спим причем порознь!

— Нет! — воспротивилась Эдит. — Спать буду только с тобой! Но обязуюсь не ластиться…

— А мне, значит, мучайся? Руки сами дорогу к твоим прелестям найдут!

— Прояви мужскую волю! Оберегай меня, а не покушайся!

— Ладно, милая, обязуюсь. Но пока за стол, за стол! А на четвертый день они поехали в ее возке в Долину (Бася бежала следом на привязи). Ясинский ничуть не удивился, увидев их вместе (помнил, из-за кого случилась легендарная уже драка) и составил компанию на вечер в местном ресторане. Утром пятого дня Эдит отправилась в Галич одна, благо дорога меж этими городами была оживленной. Обетов любовники друг другу не давали (Эдит прекрасно помнила, с кем делит миленка), но эти дни остались сиять в их памяти.

И вновь потянулись долгие зимние сутки на Бескидовской заставе.

Сергей подумал, чем бы себя занять и стал пристраивать к штуцеру свою подзорную трубу. В конце концов, он с помощью Прошки изготовил жестяные накладки на ствол и на трубу, которые можно было сопрягать друг с другом, те есть сделал съемный оптический прицел. После этого стал пристреливать свою систему, прядя к выводу, что наиболее эффективно она работает на дистанции 400–500 м (с новыми пулями, конечно). Зарядку штуцера и он и денщик освоили «на ять», обеспечивая шесть выстрелов в минуту (с более тщательным прицеливанием 3–4 выстрела). А когда он добыл через Ясинского еще одну трубу и оборудовал ею штуцер Прошки, то скорострельность их пары (денщик исключительно в роли заряжающего) уве личилась до 10–12 выстрелов — при высоченной точности. За этими делами Сергей подзабыл о своих «подружках», хотя иногда недоумевал, почему Светозара не держит свое слово: навещать его время от времени. Его это, впрочем, устраивало (быть «жеребцом» у внучки императрицы или даже «принцем-консортом» — участь незавидная) да и воспоминания об Эдит грели душу. К тому же он знал свое непостоянство и был солидарен с Высоцким, который призывал к покорению новых вершин. Но тот же Ясинский оказался более осведомлен и сообщил, что графине Белевской подыскали очередного жениха: в этот раз графа Потоцкого — неофициального правителя Польши.