Диана Дуэйн - Волшебник в одиночестве

— Неплохо, — сказал Миллман. — Можно попробовать еще раз?

Нита выразительно взглянула на него.

— На вашем месте я бы не стала искушать судьбу, — произнесла она.

Она усмехнулась и села обратно.

— Ты выгладишь гораздо лучше, — отметил он.

— Я и чувствую себя гораздо лучше, — ответила Нита. — Думаю, мне больше нет необходимости сюда ходить.

— Как, в школу? — спросил Миллман, приподнимая брови.

— Не сюда в школу, а сюда сюда, — сказала Нита.

— А, то есть, ты излечилась? — спросил он.

Нита криво улыбнулась.

— Почему нет? — сказала она, и тут же переспросила: — Излечилась от чего?

— Ну, это ты мне должна сказать, — ответил Миллман.

Нита застыла на мгновение.

— Если вы имеете в виду, оправилась ли я от смерти мамы, то это глупо, — произнесла она. — Она всегда будет частью меня. Это будет причинять мне боль еще очень долго. Ее больше нет дома, но ничто не может забрать ее из моей жизни. Справилась ли я с желанием просто сидеть на месте и страдать, и пусть жизнь проходит мимо? Думаю, да.

— Тогда я точно могу сказать, — сказал мистер Миллман, — что моя работа здесь тоже закончена. В той мере, в какой это вообще было моей работой.

Он поднялся и перевернул верхнюю карту из средней стопки. Это был туз пик.

— Ага, — сказал он.

— Что?

— Очень символично.

— В каком смысле?

— Что ж, это не самая короткая история. Эта маленькая вещица в форме листа, «пика» [15] Пика — spade ( англ .) … — мистер Миллман поднес карту к глазам. — История этого слова довольно запутана. Но ее, как минимум, можно проследить до греческой спаты . Давным-давно был такой меч. Из всех четырех мастей эта имеет больше всего отношения к силам: воздух, звук, с которым меч прочерчивает воздух, произнесенное слово; оружие, которое поднимали Силы против Той, Что Пала…

Он взял со стола остальные карты и перемешал их.

Нита уставилась на него.

— Так что, — произнес мистер Миллман, положив колоду на стол и ловко сделав рифленую тасовку… слишком уж ловко, как сразу же подумалось Ните, для человека, который утверждал, что не может удержать карты в рукаве. — Какие-нибудь вопросы остались, прежде чем мы расстанемся?

Она смотрела на него и, подумав, нашла вопрос, который никогда и не думала задать ему. Ответ мог быть в ее Учебнике, но она не собиралась проверять его сейчас.

Касательно вопроса, для начала Нита удостоверилась, что нужное волшебство готово к использованию у нее в голове. Если вы собираетесь стереть чью-то память, чем меньше времени вы потратите на колебания, тем лучше.

— Вы странствующий рыцарь? — спросила Нита.

Он снова поднял брови с таким выражением, которое, как Нита знала, не могло означать ничего, кроме удивления.

— Нет, — ответил мистер Миллман. — Но я знаю таких людей.

Нита сидела пораженная, стараясь не показать этого. Миллман сидел и тасовал карты.

— Не надо быть волшебником, чтобы узнать другого, — сказал Миллман. — Когда знаешь, что ищешь. И когда готов увидеть то, что ищешь. Таких людей немного, но они для тебя тоже люди. — Он протянул ей карты веером. — Вытяни карту, любую.

Нита вытянула карту и перевернула. Это был джокер.

Мистер Миллман усмехнулся, сложил руки, постучал картами и толкнул колоду обратно к Ните.

— Ты знаешь, где меня найти, если понадобится, — сказал он. — И я переговорил с консультантом твоей сестры: она введет меня в курс по поводу Дайрин в конце недели.

Тем временем, удачи тебе.

Нита встала и взяла свою колоду карт, тоже усмехнувшись. Она направилась к двери.

Там она остановилась, когда кое-что пришло ей в голову.

— Думаете консультировать ее? — спросила она.

Мистер Миллман пожал плечами.

Нита снова повернулась к двери.

— Даи стихо, — сказала она и вышла.

В ту ночь Ните приснился сон. Во сне она стояла на краю тьмы, глядя туда. Там, в темноте был прожектор, покачивающийся туда-сюда и освещающий что-то, а где-то неподалеку одинокий барабан выбивал монотонную дробь.

Прожектор освещал клоунский номер. У клоуна были фиолетовые волосы, маленькая шляпа-котелок и мешковатые штаны в заплатках, и он описывал круги на смехотворно маленьком велосипеде, и круги становились все меньше. По кругу, и по кругу, и по кругу — клоун двигался резко и покачивался. На его лице была нарисована черная катящаяся слеза. Уголки раскрашенного красным рта были опущены вниз. Но лицо под белым гримом было неподвижно, как у мраморной статуи, застывшее, ничего не выражающее. И только глаза были живыми. Они словно кричали: « Я не могу выбраться! Я не могу выбраться! »