Сергей Тимофеев - Как Из Да́леча, Дале́ча, Из Чиста́ Поля... [CИ]

Переночевал, а поутру опять на двор княжеский отправился, с Хортом распростившись. Расспросил хорошенько, как дорогу к нему проще отыскать, ежели что, пообещал, коли доведется, словечко за него молвить перед князем. И, конечно, не забывать, наведываться при случае.

Не успел заявиться, его сразу к делу определили - на стражу возле дверей, что в чертог ведут, где князь с приближенными своими пиры в честь гостя незваного задает. С того места, где он стоит, ему куда как хорошо все столы видны. Вот и видится ему, как Тугоркан распоряжается. Мало ему места почетного, он слуг своих рядом с собою посадил, повыше богатырей киевских. Сидят, по-своему талдычат, пальцами указуют, какое им блюдо подвинуть. Еще и то заметил, каково князю терпеть соседство такое. Да и не только князю. На тризне, и то веселее, чем за столами. Насупились богатыри да дружинники, уткнулись кто во что, работают челюстями, друг на дружку не глядючи. Изредка разве кто кинет взгляд на степняков, блеснет взор злобою, и сразу же погаснет. Оно хорошо бы, с гостями этими, как с теми послами обойтись, что к бабке князя нынешнего с речами непотребными приходили. По заслугам она с ними обошлась, - это ему Хорт рассказал. Хорошо бы, да только князю не только об себе думать приходится. Узнают в Степи, как с Тугорканом обошлись, подымутся разом, - не совладать с хищниками. Разорят землю, разграбят, пожгут, людишек побьют да в полон уведут - вот и вся недолга. Нет пока силы у князя, чтоб врага в его пределах бить, от того-то терпеть-выжидать и приходится. Угождать-ублажать степняка ненавистного. А тот, должно быть, и не ведает, думает, небось, спужался князь киевский, из него веревки вить можно. Забыл, как сами кочевники ложной слабостью в засаду супротивника заманивают, а там уж кого стрелами, кого мечами своими кривыми секут, когда тот уже и победу празднует... Это ему тоже Хорт рассказал.

Сторожит Алешка, и видеть ему гостей степных - поперек середыша. Как говорится, за меньшее рожу бьют. Им же и горя мало. Им, окромя стола, развлечений надобно. Они с князя охоту требуют, коли уж нет в Киеве богатыря достойного для потехи ратной. Это Алешке потом объяснили, когда он со стражи сменился. Сам-то он по-степному ни словечка не понимает. Хорошо бы травку такую сыскать, как давеча, чтоб сунул под язык - и любой язык тебе понятен стал. Только не слыхал про такую, а значит, и нет ее вовсе.

Тошно Алешке в тереме стало, и подался он к Хорту. Поведал ему о первом дне на службе княжеской, того не утаив, что не по сердцу ему служба такая. А когда про богатыря степного рассказывал, вскочил, по горнице забегал, глазами сверкает, руками машет, и лается непотребно через каждое слово.

- Скучно ему, вишь, стало, охоту ему подавай!.. Сам столько жрет, что всему нашему Ростову на год хватило бы, сколько он зараз в рот мечет!.. Он, должно быть, как на лошадь сядет, так та, небось, коромыслом выгибается, брюхо по земле волочет, от тяжести евонной!.. А он - охотиться!.. Эдакая-то орясина мордой своей дуб вековой с пути смахнет - и не заметит!..

Бегает, мечется, а что толку? Неужто князь поперек воле гостя пойдет?

- На Оболони, небось, охотиться будут, - рассудительно заметил Хорт.

- Где это? А впрочем, все одно не знаю... Хоть бы там его медведь задрал, али там тур на рога поднял, али вепрь клыками задрал... Что у вас там водится?..

- Зверье разное заходит... Как повезет... Места там знатные, хотя и болотистые. Коли не знать, так вместо охоты можно в трясину запросто угодить...

- Погоди... Я у тебя в чулане рога лосиные видал... Сам добыл?

- Сам... Только не здесь, дома. Даже не знаю, зачем сюда прихватил. Еще шкуру вон, медвежью, на какой ты давеча спал... Тоже из дома.

- А здесь?

- Здесь? Здесь я как-то все в разъездах да походах. Не было времени в лес наведаться. Так, иногда, добычу княжескую в город сопровождал...

Устал Алешка бегать, на лавку сел.

- Слышь, Хорт, заночую я у тебя сегодня. Что-то мне поперек себя возвращаться...

Запросто так сказал, будто и не встретился с человеком пару дней, будто всю жизнь его знает. Или, там, родственники. А хозяину что? Оставайся...

Промаялся Алешка кое-как ночь, не успеет глаз сомкнуть, ан тут же и проснется, и так повернется, и эдак, все неудобно. То ему лавка жесткая, то шкура колючая. Поднялся ни свет, ни заря, выбрался тихонечко, чтоб Хорта не беспокоить, на двор княжеский подался. Идет, а в голове у него вроде как вертится что-то, только вот что - никак понять не может. То есть, думается ему, хорошо бы этого богатыря степного, - ежели в поединке одолеть не удастся, - на посмешище выставить. Так осрамить, чтоб молва в народе пошла, песни там, присловья, сказки, да такие, из-за которых нос за забор не высунешь, не то что в Киеве на почетном месте... Хотя у них, в Степи, заборов, наверное, нету. Они с места на место перебираются, кочуют, зачем им заборы? Не успел поставить, как уж и обратно разбирать. Одна морока. Охоту ему подавай? Так вот может на охоте этой самой и осрамить? Ну, например, чтоб не попал. Чтоб выперся на него тур огромадный, с гору размером, а он возьми в него, и не попади. Только надежды на это мало. Хорт говорил, им уже в колыбель лук подкладывают, они стрелами за сто шагов векшу в глаз бьют... Здорово, конечно, было бы, ежели б в векшу - раз, а в тура - мимо. У них, вон, в Ростове, муж один, никак в колодец ведром попасть не мог, - так засмеяли, людям на глаза сколько показываться не мог. Правду сказать, он впотьмах к колодцу пошел, перед тем с соседом крепко за столом посидевши. Он поначалу и в ворота распахнутые никак попасть не мог, ан про то не запомнилось. Подумаешь, ворота, с кем не бывает? Как праздник какой, много народу, обняв столбы воротные, засыпает... А вот колодец запомнился. Потому, наверное, что он в конце концов сам туда вместо ведра ввалился. Ведро снаружи осталось, а он - ввалился. Так орал, половина города сбежалась, думали - колодезный завелся...