Сергей Тимофеев - Как Из Да́леча, Дале́ча, Из Чиста́ Поля... [CИ]

Тешит это он себя мыслями разными, а денек-то, князем назначенный, приближается. Как назло, и врагов никаких к Киеву не ждут. То отбоя нету, как мошкара лезут, отбиваться не успеешь, а то, как назло, все присмирели. Издеваются, не иначе. Ни пожара тебе, ни иной какой напасти, чтоб сказать можно было: "Извини, княже, а только не время сейчас об жене думать. Сам видишь, что творится..." Ничего не творится, кроме пира свадебного.

Перед теремом княжеским столов с лавками понаставили, люд простой угощать. Хмельного наварили - неделю гулять. Для того, наверное, чтоб все видели, какой богатырям княжеским почет и уважение. Народу в Киев набилось, что рыбы в невод. Того не понимают, что чем больше объедят князя, тем больше побор будет. Только кто ж об этом думает? Дармовщина, она сегодня, а что завтра - про то завтра и ведает. Завтра, может, еще какого богатыря оженят. Вон их у князя сколько, и большинство не женатые ходят.

Алешка, пока за стол княжеский провожали, все по сторонам глядел. Самому, что ли, пожар устроить, до того гадко. Надеялся все, вывезет кривая, ан она и вывезла, куда самой захотелось. Подвели, усадили рядом с Настасьей, та тоже, краше в домовину кладут. Ей-то князь чего понаговорил, когда уговаривал?.. Хотя, может, и не уговаривал вовсе. Повелел, и вся недолга. Теперь, без Добрыни, кому за нее вступиться? Мне и вступиться, вдруг решил Алешка. Коль уж так судьба распорядилась, что быть им отныне, хоть и против воли, одной ленточкой связанным...

Пир же, тем временем, своим чередом пируется. Нет никому дела до раздумий Алешкиных, до того, что жених с невестой друг на дружку не смотрят, носы повесили. Знай мечут что под руку попало, да кубками звенят. На том спасибо, что здравицы не возглашают. То ли князь не велел, то ли некогда: пока возглашать будешь, сосед лучший кусок ухватит. Кое-где уже и попихиваться начали, того и гляди задерутся. Гусляры откуда-то взялись... Одному, видать, неймется, к князю направился, дозволения просит, молодых потешить. А князю что? Он об себе радеет. Потешай, коль пришел, только коли худо потешишь, так выпроводить прикажу, век не забудешь. Лучше б сразу и выпроводил, потому как гусляр рад стараться, завел величальную, супротив жениха встав.

Смолкли бражники в тереме княжеском, заслушались. Алешке же, каждое слово, ровно ножом по сердцу.

Кончил гусляр жениха величать, напротив невесты встал.

...Уж ты, девица, девица,

Женихов ли тебе не было,

Опричь этого молодца?

Нахмурился князь, вскинулся Алешка, медленно, очень медленно повела головой Настасья - глаз не сводит с гусляра. А тому скрываться без надобности. Полетели гусли расписные на стол греческий, спорхнула на пол шапка

- Добрыня!..

А тот уже в Алешку вцепился, через стол его тащит, морду бить...

Вытащить-то вытащил, да только Алешка не лыком шит. Пытался поначалу сказать что-то Добрыне, ан разве тот послушает! Хорошо, ярость глаза застит, кулаки воздух молотят, а то б глазом моргнуть не успели, как прибил бы Алешку насовсем. Коли же не прибил, так и получи в глаз. Теперь вроде как по-честному будет. Силушки у Добрыни куда как побольше Алешкиной, зато тот верткий, что твой уж на стерне. Только один раз и задел его Добрыня, вскользь, слегка, и тоже в глаз. Тут уж и Алешка голову потерял. Народишко, кто разнимать было полез, в стороны поразлетелся. А эти валтузят кого ни попадя, ничего вокруг себя не разбирая.

То ли углядел Добрыня, что Алешка все ему под руку ныряет, то ли получилось так, ан угадал, как супротивник его снова подсаживаться начнет, и со всего маху в лоб тому приложился. Отлетел Алешка шагов эдак на пять, и в стол спиной врезался. Заскрипел стол, думали, после такого удара Алешке уже и не встать, а тот помотал головой, оклемался, и снова в драку полез. Улучил времечко, как Добрыня зазевался, и, ответно, в лоб ему и приварил. Крякнул Добрыня, но не отлетел, нет. Пошатнулся, придавил портами пол, и только было опять кулаками махать собрался, - Илья подскочил. Тоже вроде гусляром, подобно Добрыне, переодетый. С ведром. Гридень какой-то ведро с водой нес, дерущихся разнимать, - тут уже в светелке потихоньку под микитки друг дружке совать начали, кто побойчее, - Илья это ведро и ухватил. Алешка, меж тем, с Добрыней облапились, сопят, топчутся, что твои медведи, и каждый другого половчее ухватить норовит, чтоб со всего маху к полу приложить. Тут Илья на них воду и вылил. Одного не заметил, - гридень за дужку зацепился. Как Илья ливанул, гридень вместе с водой на Алешку с Добрыней плюхнулся. Те расцепились, тут Илья промеж них и влез. Ухватил за плечи, прижал к себе, выговаривать да успокаивать начал, стыдить. Сцепились, мол, ровно дети малые. Говорит, а его никто понять не может. Он, вишь ты, когда гусляром переоделся, чтоб на пиру княжеском не узнали, шишку еловую в рот запихнул. С ней и говорил, пока не спохватился. Сплюнул шишку эту самую, оглянулся, да и бросил в грека долговязого, что с князем за одним столом сидел. Вроде, случайно бросил, а попал - что надо!.. Тот со скамьи, ровно кур с насеста, слетел, и лапы над столом задрал...