Стивен Эриксон - Охотники за костями. Том 1 [litres]

Мир и так жесток – не нужны здесь ни он сам, ни ему подобные. Всегда найдутся глупцы, готовые вести других в битву, чтобы возликовать в кровопролитии, оставляя позади набухший, всхлипывающий след мучений, страданий и горя.

Довольно.

Теперь он жаждал лишь избавления, только ради этого и жил, ради этого тащил за собой этих невинных на выжженный, опустошённый остров, который воинственные боги напрочь очистили от всякой жизни. О, нет, он им не нужен.

Вера и стремление к воздаянию лежат в сердце всякой истинной армии, – фанатики со своей злокозненной, жестокой уверенностью. И они плодятся, как мухи, в любом сообществе. Но достойные слёзы происходят от смелости, а не трусости, эти же армии полным-полно трусов.

Лошади вынесли спутников из долины, мухи вились и вертелись в воздухе, преследовали беглецов.

Они выехали на дорогу, ведущую от развалин причала, что стоял на прежней кромке берега. Глубокие колеи уходили выше по склону, остались ещё с тех времён, когда болото было озером. Теперь эти колеи изорвали когти дождей, ибо вода не находила прибежища в корнях – ведь растительность миновавших столетий исчезла. Деревья вырубили, траву съели.

Лишь пустыню мы оставляем за собой.

Путники поднялись на гребень, где дорога выравнивалась, а затем принималась пьяно петлять по равнине, среди известняковых холмов; вдалеке же, на расстоянии примерно трети лиги к востоку, виднелась маленькая, ветхая деревушка. Пристройки с пустыми загонами для скота и огороженными выгулами. В стороне от дороги, рядом с краем деревушки свалено полсотни древесных стволов: древесина серая, как камень, там, где её не очернило пламя, – но, похоже, даже в смерти деревья сопротивлялись своему уничтожению.

Такое ожесточённое упрямство было понятно Геборику. О да, сделай себя непригодным, бесполезным для людей. Только так можно выжить, даже если уцелеют от тебя лишь кости. Неси своё послание, мёртвое древо, швыряй прямо в наши вечно слепые глаза.

Серожаб сбавил скорость и теперь скакал в десяти шагах справа от Резчика. Судя по всему, даже в животе у демона уже не осталось места для мух, ибо его широкая пасть оставалась закрытой, вторые веки прикрывали глаза – молочно-белые, сомкнутые так плотно, что виднелись лишь узкие щёлки. А настырные насекомые так облепили всё тело Серожаба, что оно казалось почти чёрным.

Как и спина Резчика впереди. И конь, на котором скакал даруджиец. Со всех сторон земля кишела, бурлила поблёскивающими, обезумевшими мухами.

Их так много.

Так много…

«Секрет… покажу… сейчас…»

Словно дикий зверь, который внезапно пробудился, Геборик выпрямился в седле…

Лошадь Скиллары шла карьером за скакуном Дестрианта, чуть левее старика, а следом ехала Фелисин. С нарастающей тревогой она выругалась, когда мухи окружили всадников полуночной тучей, поглотили весь свет, а в жужжании вдруг послышался шёпот, слова, которые ползли в её сознание, перебирая десятком тысяч крохотных ножек. Скиллара с трудом сдержала крик…

А её лошадь закричала от смертной боли. Пыль под нею завертелась, взвихрилась, обретала форму.

Ужасный, влажный, скребущий звук – и что-то длинное и острое вышло между лопаток её лошади. Из раны хлестнула густая и яркая кровь. Лошадь пошатнулась, передние ноги её подогнулись, а затем животное рухнуло, так что Скиллара вылетела из седла…

И покатилась по ковру из раздавленных насекомых, а копыта коня Геборика гулко рокотали вокруг неё, скакун визжал в агонии, накренился влево, но что-то – кошачья грация, полосатая шкура – с рычанием молниеносно спрыгнуло со спины умиравшего коня…

А среди вихрящейся пыли, словно из ниоткуда, явились фигуры с кремнёвыми клинками. Звериный вой. Кровь плеснула на землю рядом с ней густым потоком, тут же почернела от мух, а каменные мечи рубили, дробили, рассекали плоть. Пронзительный крик, в котором пылали боль и ярость. Что-то глухо ударилось о бок Скиллары, когда она попыталась встать на четвереньки. Женщина оглянулась. Рука, покрытая тигриной татуировкой, отрубленная между плечом и локтем, а кисть – умирающий проблеск зелёного огня под покровом мух.

Скиллара неуверенно выпрямилась. Когда живот пронзила острая боль, она невольно ахнула и захлебнулась потоком насекомых, хлынувших в рот.

Рядом появилась фигура с окровавленным длинным каменным мечом. Иссохшее лицо обратилось к ней, а затем меч метнулся, огнём вошёл в грудь Скиллары, так что зазубренное лезвие вонзилось над верхним ребром и под ключицей, а затем вышло из спины над лопаткой.