Дмитрий Кутейников - Драконослов

— Да, учитель! Только возьму верёвку погрубее! — Я полностью разделял энтузиазм Куросакуры, и уже через полчаса Кэт была увязана до состояния аккуратного брикета — неспособная пошевелиться и едва дышащая, но при этом нигде ничего не было опасно пережато: не хватало ещё с проблемами из-за застоя крови разбираться.

Пока мы с Куросакурой увязывали Кэт, в ведре рядом отмокали розги — ну, как розги… просто несколько тонких прямых веток, срезанных с ближайшего куста и ошкуренных до полной гладкости. Немного подумав, я добавил финальный штрих: плотно завязал Кэт глаза и заткнул рот кляпом.

— Это тебе поможет! Лежи и думай о своих прегрешениях! — «Ласково» прошептал я слегка вздрагивающей алефси, а потом очень аккуратно и тщательно заткнул и завязал ей уши. Кажется, в BDSM [24] Bondage, Domination and Sado-Masochism, если кто не знает. Одно из очень популярных применений шибари, как нетрудно догадаться. это называется сенсорная депривация…

Несколько раз от души вытянув её вдоль спины и пониже, я счёл свою воспитательную работу законченной, и отправился под бочок к Виль, смотревшей на это с явным неодобрением, но молча.

— Всё! Она нас не видит, не слышит, и ничего не скажет! — Удовлетворённо сообщил я жене. — И, самое главное — она получила своё наказание. А теперь давай спать! Ну или спать, если тебе так больше нравится. — Прокомментировал я внезапно обнаруженное под одеялом полное отсутствие ночной рубашки.

Утром Кэтлин пыталась возмущаться, что наказание-де было совершенно недостаточным, и что там остался последний пункт, но настолько неубедительно, что даже не понимающая ни слова Куросакура едва сдерживала смех: мечтательно-отсутствующий взгляд, припухшие, явно искусанные губы (кляп за ночь куда-то исчез, хотя все верёвки остались на месте), общая благостность на лице и недвусмысленные покраснения в тех местах, где никаких верёвок не было, говорили сами за себя. Поразительная гибкость и изобретательность!

— Если тебе не понравилось — я могу придумать что-нибудь другое. — Я задумчиво смерил взглядом Кэт и стоящие рядом деревянные козлы, на которых мы обычно пилили дрова. — Что-нибудь такое, после чего ты не станешь считать себя недостаточно наказанной . — Я специально выделил последние слова голосом, подпустив холодка. Это Виль мне жена и ровня, а Кэт сама согласилась на очень подчинённую роль. Кто сказал, что я не могу быть плохим «мастером»? От моих слов она заметно вздрогнула, но не отступилась.

— Нужно последнее… Ты должен… Я… должна быть твоей… — Видимо, по моему лицу было видно, что я думаю об этой идее. — Иначе магия печати сожрёт меня!

— И как же? — На всякий случай уточнил я, хотя ответ был очевиден.

— Fuck me! [25] В английском «fuck» не является столь нецензурным словом, как его принято переводить на русский — просто грубое, излишне прямолинейное, максимум — непристойное. — Подтвердила она мои подозрения.

— У меня есть жена.

— Это… Это нужно сделать! Это же печать!

— Объяснишь это Виль. Сама. Уговоришь — сделаю. Не уговоришь — сама виновата. — Я протянул Кэтлин колоду и демонстративно сложил руки на груди, как только она её взяла. Надо будет ещё две взять, для Виль и Кэт.

— Я не смогу! В колоде нет нужных слов! — Казалось, Кэт готова расплакаться, но я был абсолютно уверен, что на самом деле она уже бешено просчитывала варианты.

— Придумай что-нибудь. Зачем мне в команде та, что даже не может нормально договориться с остальными? А если вам придётся действовать без меня? Что, поругаетесь и друг друга прирежете? Очень ценная команда! — Похоже, я угадал с тоном и мотивацией: мрачно кивнув, Кэт уселась прямо на землю и стала листать колоду, скидывая чуть ли не каждую вторую карту. Посмотрев на это занимательное зрелище, я повернулся и уже сделал несколько шагов в сторону огорода — еда сама не вырастет, ей нужна помощь, как был остановлен криком Кэт:

— Мастер! А как остальные слова достать?

— Что? — Обернулся я, не поняв вопроса. — Это стандартная колода, сделанная другр. Куросакура говорит, что все колоды одинаковые, во всяком случае, у араманди слова ровно те же, только начертание чуть-чуть иное. Какие ещё «остальные слова»?

— Которые вчера были… Когда ты нам переводил.

Я постарался вспомнить, что же вчера было. Ну да, я переводил, на полном автомате выдёргивая из магического футляра нужные слова… нужные , а не те, что были в колоде! Я задумчиво посмотрел на собственные пальцы. Они скромно промолчали в ответ. Вернувшись за колодой и собрав скинутые карты, я уже привычными жестами раскидал давно знакомый «пасьянс»: прямоугольник двадцать на четырнадцать, двести восемьдесят карт, по числу «счётных» дней в году. Посмотрев на футляр и старательно сосредоточив все мысли на другом, я выдернул ещё одну карту. Пальцы совсем слабо, но узнаваемо — теперь, ожидая этого, пропустить было трудно — закололо магией, а я с интересом уставился на новую, двести восемьдесят первую карту, которой просто не могло быть, с чем-то неразборчивым вместо синего слова. Неудивительно, что у меня вчера пальцы болели — ощущения, будто я эспандер жму, пусть и не очень тугой. Выдернув ещё пару карт, я задумчиво собрал остальные.