Дмитрий Кутейников - Драконослов

И вот на этом фоне — та-дам! — у дварфов не было наличных денег. Вообще. Как концепции. То есть каждый честно трудился на своём месте, искренне вкладывая душу, и смело мог в любой момент взять всё нужное с кланового склада. Если нужного не было — можно было поговорить с куратором соответствующего направления, чтобы сделали, или попытаться сделать самому, или обойтись чем-то другим. Учитывая, что все реально ставили интересы клана выше собственных — эта система работала. Кураторы старательно координировали усилия своих — ну не подчинённых, но другого слова я не подберу — чтобы не было ни затоваривания, ни дефицита, ни перерасхода материалов. Словом, тоже душу вкладывали, а в свободное время и сами не гнушались поработать руками — ибо в кураторы выдвигали из своих же, и тоже на непонятный плавающий срок в те же двадцать-тридцать лет, как-то связанный со светилами, гороскопами и предсказаниями. В общем, я себе голову не забивал. Вот в совет выбирали пожизненно — или до повышения в цари, но это обычно касалось только Главы Порядка, ибо Безопасность и Архивы считались слишком приватным клановым вопросом, чтобы выпускать их Глав в большую политику. Кстати, бывшие цари потом возвращались не в совет — место-то занято пожизненно — а к прежней профессии, ничуть из-за этого не переживая.

Признаться, я порядком офигел от такого счастья — например, молодая семья (вот как мы с Виль) совершенно даром немедленно получала вполне достойный и удобный (ведь всё для себя сделано!) жилой блок, а когда появлялись дети — так же запросто переезжали в блок побольше, благо, даже если его и нет, за пять сезонов беременности вырубить можно хоть ангар для Мрии со взлётной полосой заодно, а горы большие. Однако, это ничуть не отменяло следующего пункта: поскольку от меня ожидали много-много умных-умных мыслей, мне надлежало по возможности безвылазно сидеть в Архивах и общаться с их хранителями. Вильгельмине же, как изгнаннице, с одной стороны находиться на внутренней территории клана вроде как не полагалось, а с другой, как моей жене, ей полагалось быть рядом со мной и всячески поддерживать уставшего меня после трудового дня. С этим вопросом мы опять отправились к секретарю совета и заставили его крепко задуматься. Пока он думал, я выдал ещё один сложный вопрос: мне выдали в ученики одного из араманди, и было бы не вполне корректно по отношению к нашим хорошим соседям и даже союзникам совершенно забросить его обучение, для которого мне нужна, как минимум, колода, а хорошо бы — и достаточно приличное время каждый день. Здесь секретарь сломался и мы все вчетвером отправились к Главе Порядка. Уяснив суть проблемы, он поступил предельно просто: выделил Куросакуре маленький жилой блок поблизости от нашего, лично выдал две колоды — мне и ему, и велел о времени занятий договариваться с Архивом, мол, они там тоже все занятые, так что проблем с «окном» не будет. И идти можно прямо сейчас, у них там уже всё готово. Что же касается места жительства Вильгельмины, он задал ей только один вопрос: «Ворота видно?» и на её удивлённый кивок добил: «Вот и живи пока, потом разберёмся».

В Архив меня сопровождала усиленная охрана — целых четыре дварфа в покрытых рунами полных латных доспехах, со щитами, при коротких копьях и с мечами на поясе. Зрелище крайне внушительное, и классический канон был вполне объяснимо нарушен: махать топором в узких пещерах не особо-то удобно, а вот ткнуть коротким копьём — очень даже сподручно. Мечи мне разглядеть не довелось, но ножны впечатлили: сантиметра четыре толщиной, пятнадцать шириной и полметра длиной, с полукруглой оковкой на конце — больше похожие на сапёрные лопатки с короткой ручкой и чуть удлинённым штыком.

С назначенным мне куратором договорились довольно быстро: я излагаю основные положения программы обучения и методологии, затем они составляют список интересующих тем и мы прорабатываем их подробно. Мой личный профессиональный опыт решили отложить на потом, вместе с описанием реалий моего мира — чтобы было понятно, откуда что вытекает, хоть я и предлагал сразу сделать краткий обзор основных моментов.

После четырёх часов разговоров мой язык свернулся в трубочку, но архивист был доволен. Меня же после обеда ждало следующее испытание: японский. С помощью колоды я мог как-то общаться с Куросакурой, но объяснить мало-мальски сложные концепции было уже затруднительно, причём самая большая проблема — что я его не понимаю, а без обратной связи толком ничему не научишь. Опять же, специфический культурный контекст: я имел некоторое представление о японских традициях и обычаях — но, во-первых, земных, и, во-вторых, исключительно поверхностное. Словом, разумнее было считать, что здесь и сейчас я всего лишь примерно представляю ширину пропасти между двумя культурами.