Дмитрий Кутейников - Драконослов

Вот теперь сижу, разглядываю это недоразумение, и думаю, как с ним общаться. Вытащил из памяти ещё несколько слов по-японски, но «приятного аппетита» всё-таки не совсем то, что сейчас нужно… Нужно добывать свою колоду и учить язык. Помнится, там, на Земле, я хотел выучить японский… Мечты, блин, сбываются…

А недоразумение, в трудноописуемом психическом состоянии, судя по косвенным признакам (воротник он шарфом укрыл), стоит рядом и молча разглядывает меня… А ничего так парень, не знаю, сколько ему лет, но до посольства дослужился, ростом мне пониже глаз, но повыше Вильгельмины — пусть будет метр семьдесят для ровного счёта. Комплекцию под парадными самурайскими доспехами — сплошь стальные полосы, заклёпки да чеканные зверские морды — не особо видно, но явно не качок, хотя и не хлюпик тоже. Руки — как руки, только в тёмно-серой мелкой чешуе, когтей, считай, нет — я такие же отрастить могу и мешаться не будут, хотя у него явно толще и крепче. Лицо почти человеческое, немного странный цвет — как налёт на шоколаде, чешуя мелкая, но всё равно не двигается, губы — так и вовсе ровно клюв черепаший, потому и рот кажется непропорционально широким. Странно, но говорить ему это нисколько не мешает. За пояс заткнуты перчатки — потому и когти стрижены, ага. На ногах — башмаки из чьей-то шкуры мехом наружу, украшенные бисером и какими-то фенечками, с бронзовыми, кажется, пряжками, а ещё поножи, набедренники и наколенники — словом, полный доспех. Шлем — ну вылитый самурайский, с рогами, только маска усатая снята. Торс защищён металлическими полосами и кругляшами с мордами, на предплечьях — наручи, заходящие на локоть, наплечники выпуклые, тоже со скалящимися мордами, мол, бойтесь, ага. И на поясе фенечек полно — фиг его знает, что такое, может, счёт убитых врагов, а может — особая пустынная магия, Вильгельмина мне про них рассказала, что сама слышала, да только слышала она мало… Эх, колоду мне, колоду! Полцарства, правда, не обещаю, но два больших спасибо — от всей души, и ни один араманди не докажет, что это перебор!

— Соглашайся. — Несмотря на откровенно мрачное выражение лица, голос Вильгельмины был твёрдым.

— Это слишком неожиданно. У нас это по-другому… Ну… Это же ответственность… Взаимная… И потом, вдруг у тебя были другие планы? Медицина….

— Не напоминай. Соглашайся и не переживай, я не буду тебе мешать.

— А я тебе? Ты же мне жизнь спасла! А тут вот так… Как же ты теперь?

— Тогда соглашайся. Поверь, так будет лучше. Для всех. — Лицо её, однако, выражало прямо обратные чувства. Ненавижу эту фразу!

— Ну… Если ты так говоришь. — Я тяжело вздохнул. Ведь явно наё… бессовестно обманывают, и ладно бы только меня — в конце концов, я чужак. Её-то за что? Ну ладно, даже если тебя съел чёрт — всё равно есть два выхода! Я повернулся обратно к советникам, минуту назад озвучившим своё «гениальное» решение: женить меня на Вильгельмине и принять в клан под малую клятву — что бы это ни значило. — Я согласен.

Алтарь был странным: матово-белый шар диаметром чуть меньше метра, освещённый падающим из центра купола столбом света, висел в воздухе над круглым чёрным провалом, как раз на уровне плеч… дварфу. Свет скрадывал детали, видно было лишь, что купол очень высокий — в отличие от большинства «внутренних» помещений, где даже Вильгельмине порой приходилось пригибаться. На поверхности шара смутно виднелись разные символы — молот, серп (я мысленно хмыкнул), шестерёнка, книга, обвитая змеёй чаша — много разных.

— Так. Ты, Николай, сын Алексея, клади руку на книгу. Ты, Вильгельмина фон Эдельштайнбергшлосс, клади руку на горшок. — «Лицо её траурно закаменело» — вспомнилась мне где-то вычитанная фраза. Пафос или не пафос, но именно это с ней и произошло, когда её правая рука легла на стилизованное изображение кастрюли с поварёшкой. Я положил руку на книгу. — А теперь говорите клятву — только искренне, это главное!

— Клянусь быть хорошей супругой. — Спокойно, каким-то мёртвым голосом произнесла Вильгельмина.

— Клянусь быть хорошим супругом и верным другом клана. — Произнёс я свою клятву: текст мне разъяснили заранее. Чёрт, да это самое меньшее, что я могу сделать для неё!

Руку охватило странное ощущение — не то пузырьки в минеральном источнике, не то лёгкое пощипывание и покалывание… Не то чтобы неприятно — скорее щекотно, ощущение усиливалось и расползалось по руке вверх. Теперь щекотно уже не было — дёргало, как слабый электрический ток, вольт на шестьдесят (однажды схватился рукой за голые телефонные провода во время звонка, как раз те же ощущения). Нет, ну какой я, на фиг, мудрец? Я технарь, раздолбай и лодырь, пусть и умный. Хороший программист — некоторые даже говорят, что очень хороший, но я предпочитаю быть скромнее: лениться удобнее. Какая на фиг книга? Судя по скривившемуся лицу Вильгельмины и прикушенной губе, ей тоже было несладко.