— Винс, — улыбнулся Артемис, — Ты и так невыносим. Будешь знать ещё больше — я лично организую на тебя покушение, — он поправил повязку на глазу, чем привлёк внимание Герцога.
— Как глаз?
— Чуть лучше. Брутально смотрюсь?
— Как пират… боюсь эта кличка к тебе привяжется, — снова безучастно сказал он и повернул голову к часам, которые ровно через секунду пробили три четыре часа дня, — Я что-то упустил.
— Что?
— Не знаю… — он помахал головой и снова засмотрелся на свои книги, — Связующее звено. У всех действий всегда есть логика, чаще всего скрытая, но всегда есть.
— Ты… ищешь логику в смерти? — задал вопрос Артемис, понимая, что это до боли нелепо.
— Ты не понимаешь. Вон Райны всегда всё делают с расчётом, даже если их планам помешали. Но в этом… в произошедшем нет выгоды, либо она есть, но я её не вижу. Это значит, что чего-то не хватает, будто кто-то выхватил кусок.
Артемис медленно вытащил из кармана то, что принёс с собой с опаской. За сутки до этого он выехал за пределы замка, где его ждала нежданная встреча со старым ювелиром, прибывшим по указанию Герцогини. Будучи в пути несколько дней, ювелир и не знал о том, что встретиться с Алисой Блэквелл у него уже не получится в силу последних обстоятельств, настигнувших его лишь на подъезде в столице.
— У меня для тебя есть кое-что, — издалека начал Артемис, неуверенный в том, что делает всё правильно, — Возьми.
Он вложил в руку Винсента золотые карманные часы с гравировкой на крышке. Блэквелл начал медленно крутить своё приобретение в руках и разглядывать без особого внимания, но с каждой секундой заинтересовываясь всё больше. Не открывая крышку, он поднёс часы к уху, однако не услышал тиканья:
— Сломаны?
— Ювелир утверждает, что в день, когда он выехал в Мордвин, часы шли предельно точно, — деликатно ответил Артемис, — Они не сломаны, а остановились.
Винсент без лишних вопросов открыл крышку часов и увидел замершие в одном положении стрелки, показывающее роковой час: без двенадцати минут восемь. Ровно в это время случился взрыв в Арчере, унесший самое дорогое, что было у Винсента Блэквелла.
Он снова перевернул золотой корпус, осматривая часы уже совсем иначе. На обратной стороне был выгравирован пейзаж Мордвина, и это напоминало бы картину Элайджи Блэквелла, если бы не иной взгляд на вещи: замок, как и окрестности, были изображены с той наполненностью, которую Некроманту никогда бы не пришло в голову изобразить.
— Как сказал ювелир, картинка — точная копия рисунка заказчика.
Блэквелл дёрнулся, отворачивая голову в сторону.
— Зачем ты отдал мне это?
— Потому что это принадлежит тебе.
Артемис чувствовал, как между ним и Герцогом медленно возводится стена отчуждённости, как Блэквелл закрывается от него, оставаясь наедине со своим горем.
— Винсент, — позвал он Герцога, — Она была частью и моей жизни. Не просто частью: львиной долей моей заблудшей души.
— Тогда у тебя осталась хоть малая часть, чтоб жить дальше, — Винсент говорил это еле сдерживая гнев и боль, вырывающиеся наружу. Жилы на его мускулистом теле выступали, выдавая высокое напряжение и грани контроля, его мощная ладонь сжала миниатюрный золотой корпус часов с неимоверной силой, — Пойди прочь. Я хочу быть один, чтобы ни одна живая душа ко мне не приближалась.
— Винс, так нельзя. У тебя всё ещё есть цели, есть планы… — Артемис показал рукой на блокнот, полный записей, — Ты должен всё это воплотить.
— Круто ты придумал: я всем должен. Вечное бремя какого-то бессмысленного долга, и это ведь никогда ни на минуту не заканчивается! — он рыкнул злобно и дёрнулся так, что Риордан невольно отшатнулся, — «Любовь вечна» — так говорят, «любовь — самое сильное, что есть в мире», но на деле… на деле всё это байки, которыми травят неокрепшие детские умы. В реальности существует лишь нескончаемый долг, который с каждой минутой давит на тебя всё больше и больше — вот, что действительно вечно! Благодарность, отдача, чувство выполненного долга — всё это миф, но самый горький миф — любовь.
— Но она существует! — возразил Артемис.
— О да! — с безумной улыбкой перебил Блэквелл, обращая внезапно почерневший взгляд на друга, — Она существует. Она ещё более ужасна, чем описывают: она невозможна, она безумна, она… всепоглощающа. Но она скоротечна: проносится, сшибая с ног, даря надежду, а потом оставляет пустоту.
Риордан хотел что-то возразить, но не решался заговорить с Архимагом, потерявшим контроль, поэтому лишь смиренно опустил голову, не найдя нужных слов. Через несколько секунд колебаний, он решился лишь на одну фразу:
Читать дальше