Пирс Энтони - Робот-Адепт

На риск Маш не пошёл. Переплыл озеро, не прибегая к ухищрениям. Бэйн следовал за ним, отставая всего на полторы секунды.

Теперь он был вороном, а Маш — филином. Согласно теории игры, являясь ночной птицей, филин плохо летал при свете дня, и ворон мог помешать ему добраться до еды, нападая в процессе охоты. В результате филин умирал от голода. Ястребу подобное поведение свойственно не было; он бы налетел на филина прямо, и тот легко бы отбился мощным клювом и острыми когтями. Бэйн сомневался, что такие битвы происходили в природе, но здесь это не имело значения. Ворон преследовал филина, и если они пройдут и этот круг впустую, добычей филина станет ястреб… своеобразный юмор адептов или отличительная метка данной игры? Неважно. Даже пародийные превращения доставляли Бэйну удовольствие. Ему всегда нравилось видоизменяться.

Маш чуть подзадержался, привыкая к окружающей обстановке в новом для себя обличье, и Бэйн воспользовался этим, добрав ещё секунду, прежде чем траектория их полётов выровнялась. Конец близился — если ничего не произойдёт.

Они пролетели сквозь горизонт. Бэйн свернулся калачиком, прежде чем коснулся земли, готовясь к превращению в змея.

И вот он уже — самец кобры, свернувшийся в многоколенчатое кольцо. Мгновенно, словно пружина, развернувшись, юноша выстрелил собой в ближайший к нему объект, который, если верить траектории полёта филина сквозь занавес горизонта, и был его жертвой.

Его клыки впились в хвост тигра и погрузились в шерсть, доставляя яд по назначению. И… игра была окончена. Хищник поймал свою Добычу.

Этой ночью даже занятия любовью с Агапой не могли отвлечь его мыслей от сложившейся ситуации.

— Я победил двойника в первом раунде и уже впереди него во втором. Если завтра мне снова суждено выиграть, всё будет кончено… я потеряю тебя, а он — Флету. Возможно, сие справедливо, но мне оно не по душе.

— Но ради обоих миров… — начала было она.

— Верно, знаю, знаю! Мой разум утверждает, что я поступаю правильно, но сердце в сомнениях. В чём его провинность? В том, что полюбил единорога? Флета достойна любви! Я увидел сие, когда… — Смутившись, юноша оборвал свою пламенную речь.

— Бэйн, я понимаю, — утешила его Агапа. — Я занимала её тело и жила её жизнью, училась её способам мышления, познавала земли, где она росла, и полюбила всё это так же, как люблю тебя. Разумеется, она достойна любви! Маша — или твоей.

— Любви, которую я разрушу! — горько воскликнул Бэйн. — Проклятье, желал бы я проиграть сей турнир честь по чести!

— Нет, ты должен стараться изо всех сил и выйти победителем, если сможешь. В этом и заключается твоя честь.

— Верно, верно! И я буду пытаться, хотя и боюсь успеха!

— Это всё, о чём тебя просят, — кивнула девушка.

Он крепко сжал её в объятьях.

— Порождение иного мира, я люблю тебя! Будь сие возможно, желал бы я стать ещё ближе к тебе, частью тебя, слиться с тобой воедино — навсегда!

— Это возможно, — пробормотала она. — Не навсегда, но на время.

Глаза Бэйна широко открылись от удивления.

— Что ты имеешь в виду?

— Я сохраняю человеческий образ, потому что он тебе нравится, но это не моё естественное обличье, как тебе известно. Я могу обнять тебя, будучи амёбой, хотя, наверное, это тебя оттолкнёт.

— Ты не внушишь мне отвращения ни в каком виде, Агапа! Обними меня по-своему.

— Как пожелаешь. Но если передумаешь, просто скажи; я тебя услышу.

Она легла на него, прижавшись грудью и бёдрами. Поцеловала, зато склонила голову на сторону и начала таять.

Юноша лежал смирно, ощущая, как меняется её плоть. Грудь утратила упругость, подобно остальным частям её тела. Агапа будто превратилась в большую подушку, тёплую и податливую. Чуть позже Бэйн сравнил бы её с наполненной горячей водой грелкой, а ещё несколько минут спустя — с растекающимся желе. Её тело обхватило его плотной плёнкой. Странный эффект возбудил его; и ласковая протоплазма окружила его взбудораженное естество. Она прижалась к нему, затем растеклась повсюду: между его руками, под спиной, между ногами. Она стала чем-то вроде специального костюма, прослойкой из тёплого воска между ним и окружающим миром. Бэйн слегка приподнял конечности, и она завершила контакт вплоть до кончиков его пальцев, сомкнувшись сама с собой.

С шеи до пят Бэйна словно закутали в одеяло, и это было самое уютное из всего, что он мог вспомнить. Его тело на Протоне состояло из металла и пластика; сейчас это не имело значения — юноша чувствовал себя Живым. Каждая его частичка, кроме лица, соприкасалась с Агапой, а затем она расползлась и по голове, оставив открытыми лишь глаза, рот и нос.