Яцек Пекара - Я, инквизитор. Башни до неба.

– Безусловно. Но ты не предложил мне, чтобы я это сделал.

Это было правдой. Собственно, с самого начала я не брал Кнотте в расчёт и воспринимал, скорее как помеху для проведения расследования, чем как человека, который мог бы сделать что-нибудь полезное.

– Я не подумал, – вздохнул я.

– Ты не подумал о многих вещах.

– И что было сказано в ответах?

– Из Хез-Хезрона, конечно, не ответили ничего…

Этого можно было ожидать. Канцелярия епископа напоминала колодец без дна. Каждый посланный в неё документ, казалось, исчезал без следа. Но что поделать, если у епископа на плечах лежало множество более важных дел, чем заниматься вопросами Святого Официума. Он должен был управлять огромным имуществом, а также вести постоянную борьбу с враждебными ему кардиналами. Впрочем, епископ Хез-Хезрона был стар, болен, и говорили, что он скоро умрёт. Судачили, что его заменит молодой епископ Герсард, имя которого, кстати говоря, когда-то давно я уже слышал.

– ...Аахен также мне не помог, но помог Кобленц.

– Да ну! – Вопреки всему, рассказ мастера Альберта начинал меня всё больше и больше увлекать.

– Один из наших инквизиторов рассказал, что когда он находился в окрестностях Трира, где-то в гостях у друга, владеющего имением на реке Мозель, вся округа говорила о страшных убийствах.

– Как я понимаю, гибли молодые и красивые женщины.

– Конечно. Два года подряд, всегда поздней весной. Несколько крестьянок, две или три горожанки, даже одна дворянка и одна монахиня. Подозревали оборотней, вампиров или Бог знает что... – Он засмеялся, однако, тут же посерьёзнел. – Разве это не странно, Мордимер, что вину за преступления, превышающие наше понимание, мы склонны возлагать на сверхъестественных существ? Говорит ли это о нашей глупости или об иррациональной вере в моральный стержень человека?

Ну что я мог ответить? Не буду скрывать, что я узнавал другую сторону Кнотте, чем до сих пор.

– Думаю, что и о том, и о другом, мастер, – ответил я.

– Наверное. Да, но вернёмся к делу. Я был рад этому ответу, но он мог с тем же успехом сообщать о преступлениях другого человека, хотя, на мой взгляд, слишком много было совпадений. И пока я часами болтал с придворными и слугами маркграфини, я узнал, что один человек родом из окрестностей Трира. Его отец имеет там замок и владения.

– Легхорн, – прошептал я.

– И никто иной.

– Это всё ещё могло быть совпадением, – сказал я.

– Тем не менее, значительное и ведущее к тому, что стоит поближе присмотреться к нашему другу. Например, полезно было узнать, что период с марта по июнь он проводил в замке своего отца. И только в этом году маркграфиня не отпустила его из Лахштейна.

– Ох..

Кнотте усмехнулся.

– На меня это тоже произвело впечатление. Но пойдём дальше. При дворе маркграфини на меня перестали обращать внимание. Своим забавным и запальчивым, хотя, с определённой точки зрения, достойным похвалы энтузиазмом ты сосредоточил на себе внимание всех вокруг. Никто уже не смотрел на жирного бабника и пьяницу, за которого меня обычно принимают... – он замолчал и громко засмеялся. – Ну и которым, в каком-то смысле, я, не буду скрывать, и являюсь, – добавил он. – Тебя опасались, и с тобой делились только банальными, взвешенными ответами. При мне с определённого момента уже сплетничали и шутили. Даже когда я переночевал в комнате Легхорна, тот ничего не заподозрил, а просто разозлился.

– Вы обыскали его комнату, – я даже не спрашивал, а утверждал.

– Зачем? – Кнотте пожал плечами. – Я не настолько сомневался в его уме, чтобы предполагать, что он украсил стены кожей, снятой с жертв. Я искал нечто совершенно другое. Я искал доказательства того, что его комнату можно покинуть в ночное время, не привлекая ничьего внимания. И что же оказалось? Можно. Окна комнаты Легхорна выходят на сад. Тёмный и не патрулируемый. Я узнал, что кто-то достаточно ловкий сможет без всяких проблем соскользнуть по подоконнику, прокрасться через сад, а затем выйти через садовую калитку в стене. Тайник, в котором нашли Неймана, на самом деле принадлежал Легхорну, который, кстати, открыл тебе правду. Убийца на самом деле переодевался в нём, оставлял трофеи и наскоро умывался. Так, на всякий случай, если бы он вдруг наткнулся на кого-то знакомого.

– Почему он выбрал этих, а не других девушек? Как их похитил?

– Ты не заметил, как сильно Легхорн не любит свою госпожу? Девушки были не важны. Их убийство доставляло ему несомненное удовлетворение, но истинное наслаждение он черпал, глядя на беспомощную ярость маркграфини. Кто-нибудь другой из мести разбил бы её любимый кубок, или, в худшем случае, устроил пожар. Легхорн же бил так, чтобы одним махом дать выход своим извращённым наклонностям и отомстить этой стерве. Потому что она действительно стерва...