Яцек Пекара - Я, инквизитор. Башни до неба.

Он помотал головой.

– Тогда мы вынуждены заново начинать пытки, которые длятся до тех пор, пока мы не добьёмся уверенности в том, истинны или ложны слова обвиняемого. Иногда такие пытки могут продолжаться даже несколько дней, пока он не откроет нам чёткую картину событий. Несколько дней пыток, Томас... – я понизил голос, давая художнику время, чтобы понять эти последние слова и представить себе связанные с ними последствия. – Как правило, от человека немного остаётся за такое время. А то, что остаётся, состоит из одной боли.

– Я уже ко всём признался и повторю как вам нужно! Только не пытайте меня больше! – Он посмотрел на меня блестящими глазами.

Я склонился к его уху.

– Если признаешься, маркграфиня прикажет тебя просто повесить, – пообещал я шёпотом. – Раз-два, и уже не больно. А если ты будешь запираться и всё отрицать, мучения продлятся ещё долгие дни. Тебе будут раздирать тело раскалёнными клещами, выпотрошат тебя, как вола, и напоят кипящим маслом. И это только начало. Ты ведь этого не хочешь, Томас, верно?

Он снова задрожал, и слюна стекала из уголков его рта.

– Я расскажу ей всё, как и вам. Клянусь! Только не мучайте меня!

Конечно, обещание, которое я дал художнику, не могло быть выполнено. Не думаю, что кто-нибудь в мире имел столько власти, чтобы удержать маркграфиню от страшнейшей из возможных казней. Этого ожидали от неё перепуганные жители Лахштейна, и она не могла не оправдать их ожиданий. Впрочем, по всей вероятности, она и не захотела бы их разочаровать, поскольку Мясник глубоко уязвил её саму.

Когда мы пришли к соглашению, я приказал отвязать Неймана и отвести в камеру. Я не до конца верил, что он всё сделает в соответствии со своим обещанием, но я собирался ему ещё раз о нём напомнить перед визитом маркграфини.

Когда Неймана вывели из подвала, Кнотте громко причмокнул.

– Я бы чего-нибудь съел, а то в животе урчит. Отправляйся, Морди, бегом в корчму, и скажи, чтобы мне приготовили хороший обед. Только чтоб горячий ждал на столе, когда я доплетусь. Ты понял?

– Конечно, мастер.

– А в общем, ты справился лучше, чем я думал. – Он бросил на меня взгляд, в котором на этот раз можно было прочесть немного доброжелательности.

– Спасибо. Я буду стараться.

– Ну что такое, парень? Ты не до конца уверен, что и как, хм?

– Этот человек, этот Нейман... – решил я ответить после долгой паузы.

– Та-ак?

– Я убил крысу в его мастерской, а ему противно было даже смотреть на тушку. И он вопил, чтобы я выбросил её как можно скорее...

– И что с того? – Взгляд мастера Альберта потяжелел, и доброжелательность исчезла из его глаз.

– Разве человек, который боится дохлой крысы и дрожит, видя крысиную кровь, устроил бы такую резню?

– Неисповедимы пути Господни, – резюмировал Кнотте. – Помни, что это сумасшедший, и не забивай себе голову. Лучше радуйся, что мы вернёмся домой с полными кошельками и что мы проделали большую работу во славу Господа.

Может, ты и вернёшься с полным кошельком, подумал я взбешённо, но я-то точно нет. Конечно, мне даже в голову не пришло произнести эти слова вслух. Так что я промолчал в ответ на его слова.

– Послушай, Морди, – прошипел Кнотте и я видел, что он разозлён тем, что я и в этот раз льстиво не признал его правоту. – У нас есть виновный, и я считаю дело законченным.

– У нас есть человека, который признал вину, – уточнил я, хотя прекрасно знал, что мне вообще не стоило говорить. Но разговор с Кнотте напоминал расчёсывание заострённым колышком свербящего нарыва. Человек знает, что поступает глупо, но всё равно чувствует потребность калечить себя дальше. А ведь я знал, что мастер Альберт торопился получить награду и покинуть владения маркграфини. Что будет происходить потом, его уже не волновало.

– Это одно и то же, – рявкнул он. – А ты, Морди, не трепи попусту языком, если хочешь сохранить мою благосклонность. И если хочешь стать инквизитором.

– Конечно, мастер, – ответил я. – Прошу меня простить.

– Ну! – Он хлопнул меня по щеке, настолько легко, что это можно было считать лаской, но в то же время достаточно сильно, чтобы принять этот жест за форму наказания. – Держись меня, малой, и не пропадёшь.

– Я последую вашему совету, мастер Альберт.

– Хороший мальчик. А теперь беги в корчму, не то я дам тебе такого пинка, что ты до неё долетишь. – Он добродушно рассмеялся, а его добродушие должно было дать мне понять, что угрозу пинка не нужно воспринимать слишком серьёзно.