Яцек Пекара - Я, инквизитор. Башни до неба.

– Я слышал, что буду вам нужен, мастер инквизитор? – Прохрипел он.

Ну, «нужен», возможно, не было правильным словом. Если бы возникла такая необходимость, пытки мог бы провести мастер Кнотте, да и меня учили кое-чему. Но мы, инквизиторы, избегали лично пытать людей, если только существовала возможность препоручить это кому-то другому, профессионально подготовленному к этому делу. Мы предпочитали выступать в качестве друзей обвиняемых и доверителей их самых тайных секретов, а сочетание дружелюбных слов с прижиганием гениталий или раздиранием тела клещами не всегда представляет собой достойную пару.

– Да, это так, – ответил я. – Подготовьте стол и инструменты, чтобы мы могли начать допрос после полудня.

– У вас есть какие-нибудь особые пожелания?

Я покачал головой.

– Не думаю, что будут необходимы особые приготовления. Надеюсь, что будет достаточно показать ему инструменты и объяснить их действие.

На самом деле я считал, что человек вроде Неймана сломается на первом же допросе, как максимум ему раздавят пальцы или прижгут подошвы ног. В случае пытаемых еретиков, кацеров или колдунов дело было не только о том, чтобы они признали свою вину, но и в том, чтобы посредством боли приблизить их к признанию всех своих грехов и искреннему покаянию за эти грехи.

В этом же случае нас не волновало, будет ли Нейман сожалеть о содеянном, мы лишь хотели, чтобы он сознался и выдал сообщников, если таковые, конечно, существовали. Я полагал, что должны были существовать, поскольку художник не казался мне способным на совершение столь жестоких преступлений. Он был всего лишь маленьким крысёнком, старающимся нажраться отбросов, пока его не отогнал хищник побольше. Я бы поверил, что Нейман мог спьяну убить врага или конкурента, хотя думаю, что он скорее насрал бы ему под дверь и ограничился этим способом мести.

Другое, однако, дело, что если бы у всех убийц было написано на лбу «я убиваю», то никто не имел бы проблем с их обнаружением.

– Клянусь ранами Господа Нашего Иисуса Христа, непорочной честью Святой Девы, это не я, инквизитор, это не я!

Нейман уставился на меня с таким напряжением, что его глаза почти выкатились из орбит. Вы только подумайте, как люди меняются под влиянием драматических обстоятельств. Теперь он уже не клялся ни Люцифером, ни святой задницей Вельзевула, а только Иисусом и Его Матерью. Ха, как видно, в душе этого человека осталась капля благочестия.

– Повторяю вам: это не я. Вы ошибаетесь, клянусь вам здесь и готов поклясться перед алтарём!

В его голосе звучала как мольба, так и с трудом удающаяся самоуверенность, так, будто этой театральной самоуверенностью он намеревался убедить меня в правдивости своих слов. Сколько я слышал подобных уверений и клятв. Произнесённых как голосом разумным и спокойным, так и выкрикиваемых с ужасом или ненавистью. Вы спросите, любезные мои, помогло ли это кому-нибудь? Может, когда-нибудь под влиянием пылких отрицаний вины и столь же пылких уверений в невиновности у инквизитора дрогнула даже не рука, а хотя бы одна струна в душе? Клянусь вам, не дрогнула.

– Если не вы, то кто? – Ласково спросил я и положил руку на плечо художника, словно желая его подбодрить.

– Я не знаю, Богом клянусь, не знаю! Я бы никогда никому не навредил, клянусь вам!

Он лежал, одетый только в доходящие до колен кальсоны, а в подземелье было весьма холодно. Я подозревал, однако, что сотрясающая тело Неймана дрожь вызвана чувством, отличным от чувства холода.

– Вы знаете, я так и не спросил, как ваше имя. – Признался я в тоне приятельской беседы. – Скажете мне его?

– Томас, мастер, Томас Нейман, это я. Я хороший человек, поверьте мне, я правда хороший! Мухи бы не обидел, не то что так...

– Ч-ш-ш-ш... – Я закрыл ладонью его рот. – Спокойно, Томас, мы поговорим обо всём. О плохих людях и о хороших, и если ты хороший человек, то выйдешь отсюда, и все обвинения будут сняты.

– Слава Богу, слава Богу. – Он искренне расплакался и даже успел поцеловать мою руку.

– Но должен тебе сказать, Томас. Есть определённое условие нашего разговора, обязательное условие, несоблюдение которого приведёт к тому, что я рассержусь на тебя...

Он уставился на меня выпученными глазами, а его тело ходило ходуном, будто он только что выбрался из ледника.

– А ты знаешь, что будет, если я рассержусь? – Бросил я резко. Он замотал головой так сильно, будто хотел оторвать её от плеч.

– Я должен буду позвать этого человека. – Я дал знак, и тогда палач вышел из своего угла и встал таким образом, чтобы Нейман смог его хорошо рассмотреть.