Эдвард Дансейни - Дочь короля Эльфландии

Казалось просто невозможным, что дом, открывшийся взгляду Алверика поутру, и был тем самым домом, чей маленький огонек вселил в скитальца надежду и поддержал в одиночестве; такой заурядной и неказистой показалась в свете дня деревенская хижина. Алверик сразу узнал в ней один из домишек по соседству от обители кожевника. Вскоре странник добрался до пруда и утолил жажду. На пути ему встретился сад; несмотря на ранний час, в саду хлопотала женщина; она спросила незнакомца, откуда тот пришел. "С востока", — отвечал Алверик, и указал, и селянка не поняла его. Вот так Алверик вернулся к той самой хижине, откуда начался его путь, чтобы снова просить гостеприимства у старика, дважды предоставлявшего приют правителю Эрла.

Едва передвигая ноги, Алверик приблизился к дому; старик стоял в дверях. И на этот раз кожевник радушно принял гостя: угостил его молоком, и хлебом. Алверик утолил голод, а потом весь день отдыхал: до самого вечера он не проронил ни слова. Но вот юноша подкрепился и восстановил силы, и снова оказался за столом: перед ним стоял ужин, было светло и тепло, и Алверик ощутил вдруг потребность в человеческой речи. И тогда он обрушил на старика рассказ о великом путешествии через те земли, где кончаются людские угодья, где не появились еще ни мелкие зверушки, ни птицы, ни даже цветы; то — края, ставшие летописью запустения. Старик молча выслушал взволнованную речь гостя, но мнение свое стал высказывать только тогда, когда Алверик заговорил о ведомых нам полях. Кожевник внимал весьма почтительно, однако ничего не сказал о той земле, с которой отхлынула Эльфландия. Создавалось впечатление, словно вся земля к востоку являла собою обман, иллюзию, и словно Алверик очнулся, наконец, от безумных грез, либо просто проснулся, и снова оказался среди разумно-повседневных предметов, и нечего тут было вспоминать порождения снов. Старик упрямо отказывался хотя бы словом признать существование Эльфландии либо чего бы то ни было на расстоянии восьмидесяти ярдов к востоку от дверей своей хижины. И вот Алверик отправился спать, а кожевник еще долго сидел один, пока в очаге не догорели угли, размышляя об услышанном и покачивая головою. На протяжении всего следующего дня Алверик отдыхал, либо бродил по саду старика, разоренному осенью; снова и снова пытался он заговорить с хозяином дома о своем великом путешествии по пустынному краю, но так и не получил от кожевника подтверждения, что подобные земли и в самом деле существуют: старик упорно избегал этой темы, — словно от одного упоминания опасные угодья могли подступить к самому дому.

И задумался Алверик над сей загадкой: много разных объяснений приходило ему в голову. А не довелось ли старику в молодости побывать в Эльфландии и увидеть нечто такое, что внушило ему неизбывный страх — может быть, он едва избежал смерти либо бессмертной любви? Или Эльфландия — тайна слишком великая, чтобы тревожили ее голоса смертных? А может статься, людям, что живут у пределов нашего мира, слишком хорошо ведома неземная красота чудес Эльфландии, и страшатся они, что даже разговоры об этих чудесах с легкостью увлекут смертных в эльфийские края, в то время как только решимость удерживает их в родных местах — с трудом удерживает, надо полагать? А не может ли одно только упоминание волшебных угодий привлечь их совсем близко, превратить ведомые нам поля в сосредоточие колдовских эльфийских чар? Но не было ответа на все эти размышления Алверика.

И еще день отдыхал Алверик; после же двинулся обратно в Эрл.

Юноша пустился в путь поутру; хозяин хижины вышел вместе с ним за порог, желая счастливого пути, пространно рассуждая о возвращении гостя домой и о событиях в Эрле, что давали пищу для сплетен всем окрестным хуторам. Сколь разительный контраст наблюдался между тем одобрением, что выказывал сей достойный в отношении ведомых нам полей, через которые лег теперь путь Алверика, и его осуждением иных земель, куда надежды Алверика по-прежнему были обращены. И вот они расстались, и пожелания доброго пути стихли в устах старика, и кожевник неспешно побрел домой, довольно потирая руки: отрадно ему было видеть, как тот, кто заглядывался на земли фантастические, ныне повернул в сторону ведомых нам полей.

А в ведомых нам полях правил мороз. Алверик шагал сквозь ломкую заиндевелую траву и вдыхал чистый и свежий воздух, почти не думая ни о доме, ни о сыне, но даже теперь размышляя, как бы ему вернуться в Эльфландию, ибо казалось юноше: может быть, далее к северу есть окольный путь, что подводит к бледно-голубым горам с другой стороны. Эльфландия отступила слишком далеко, и до нее не удастся добраться отсюда, — в этом Алверик был теперь безнадежно убежден; но он не верил в то, что волшебные края отступили вдоль всей границы сумерек, где Эльфландия соприкасается с Землею, как сказал просвещенный поэт. Может статься, далее к северу ему удастся отыскать границу, неподвижную, дремлющую в сумерках, удастся вступить под сень бледно-голубых гор и снова увидеть жену: во власти подобных мыслей, Алверик брел через разрыхленные, окутанные туманом поля.