— А мысли ее читать не пробовали?
— Мысли — это личное, и я никак не могу вторгаться в чужой разум! И кроме того, что это за тон?
— Да, мастер права. Грубиян, — театрально фыркнула я.
— Вы, мадам Ле Ро, — начал он после небольшой паузы более мягким тоном, — помнится, на Поднесении спрашивали у меня, почему я содержу театр. Вот, полюбуйтесь, — он указал в мою сторону сразу двумя руками.
— О, теперь и я правда ясно вижу…
Я поклонилась, будто ожидая оваций и букетов, летящих в мою сторону.
— Признаться, у меня такое впервые, — он облокотился на прилавок. — А нет у вас чего-нибудь от наглых учеников?
— Можете забрать чай, что Вы принесли. По-моему, в самый раз.
— Нет, — он снова встал прямо, как-то сразу посуровел и поднял указательный палец, будто собирается пригрозить мастеру с улицы Сердец. — Никаких. Привораживающих. Чаев.
— У меня не только чаи, у меня…
— Я понимаю, Вы, прежде всего, хотите продать мне что-нибудь, и не хотите возвращать деньги за чай. Могу Вас заверить, они мне не нужны. Ни чай, ни деньги, я имею в виду. А теперь мы вынуждены откланяться…
— Да, я уже, — заметила я. — Откланялась.
Учитель бросил на меня смиряющий взгляд.
— Знаете, — вдруг сказала Ле Ро, — а у Вас и одним взглядом все неплохо получается.
Он промолчал. Мы попрощались и вышли из лавки на улице Сердец.
— Мы пойдем в кондитерскую? На улице Сердец она потрясная. И я хочу кексик.
— Нет. Ты не заслужила.
— Эй, да ладно? Меня повесили вчера, ты… Ты ведь помнишь это, да?
Он остановился и снова недовольно посмотрел на меня. Уж в который раз за день. Амплуа у него такое что ли?
— Ладно, пошли. Только не пытайся закатывать сцены или взывать к моей совести у всех на виду.
— Может, мне еще и на людях с тобой не появляться? Сидеть все время дома, переписывать старые бумаги, ждать, пока меня в следующий раз повесят… Возможно, летально…
— Бриджет! Что я только что сказал?
— Не знаю, мяу, не понимаю по-человечьи, — я толкнула дверь кондитерской и чуть ли не вжалась лицом в витрину. Останавливало то, что люди полировали ее и стирали с нее отпечатки после каждого такого посетителя, и я точно не хотела быть в их числе.
Впервые кексик обозначал действительно кексик, а не пакет кексов, торт и упаковку кислого мармелада. Меня восхитило то, что он был с темно-фиолетовым кремом на верхушке, и на нем была посыпка в виде звездочек. Крупный желтый полумесяц, торчащий из него, дополнял картину ночного звездного неба.
— Ты необычайно быстро сегодня, — заметил учитель, встречая меня у выхода.
— Да, — я убрала пакет в сумку, и мы направились к театру.
С мыслью о том, что дома меня ждет чай и вкусный кекс, идти было крайне легко. Подгоняло и то, что я сразу же сяду за книгу. Все-таки, у меня хватило терпения откладывать ее до этого момента.
Но у театра нас не оставили в покое, у ворот стояли мастер с улицы Пик и его ученица. Я с криком «Робин!» кинулась обниматься. Мастерам нужно было обсуждать «важные» вопросы, в которые их ученикам не надо совать носы, и я принимала это.
— Мы так давно не виделись…
— Ага, с Поднесения.
— Но тебя не было на Поднесении.
— Была. Я уснула, пока ты рисовала Сама-знаешь-кого.
— С каких пор ты превращаешься в кошку?..
Мастера направились в здание театра, и мы последовали за ними. Говорить тихо не имело смысла, так как они беседовали друг с другом и абсолютно точно не слушали нас.
— С тех самых пор, как вывела мастера настолько, что он превратил меня в кошку, лишь бы я заткнулась, — я хихикнула. — А вы здесь зачем?
— Мастер хочет одолжить одну рукопись. Ее не было в библиотеке Элинор. Она сказала, что ее взял мастер с улицы Роз, и мы пришли сюда.
— И о чем она?
— О ликантропии, — тихо ответила Робин, явно смутившись. Мы стояли на лестничной площадке третьего этажа, а учителя скрылись в дверном проеме.
— О, точно. Он уже узнал, да?
— Да.
— Ну да, было бы странно, если бы он не узнал, что его ученица — ликантроп, да еще и за год обучения.
— Он хочет мне помочь.
— Снять проклятье ликана?
— Нет, не снять… Мне нравится быть волчицей. Он хочет, чтобы я это контролировала.
— Все учителя хотят, чтобы мы себя контролировали.
— Твоему мастеру, похоже, очень тяжело в этом плане.
— Да, так и есть. Говорит, настолько неподдающийся контролю ученик у него впервые. Впрочем, как, похоже, и ликантроп у твоего мастера.
— Еще раз спасибо, — донеслись до нас слова Илдвайна. — Робин, идем.
Читать дальше