Александр Змушко: Под ногами троллей

В городе поговаривали, что Эйла не простила мужу гибели сына: он ушёл на север и не вернулся. Но старый Фёльквард, что видел Первое Нашествие Троллей, однажды сказал Аррен, когда та ошивалась подле его дома (там рос изумительно вкусный кизил) — «я думаю, воробушек, после смерти Мерри, твоя матушка, конечно, повредилась умом, да только обида её куда старее: не простила она Скогольду, что вывез он её из Вороньего Замка, из прекрасных земель Первого Царства. И обрёк на вечное прозябание на островах».

Тогда не слишком поняла Аррен его слова, но запомнила; а потом поняла — и призадумалась. Брата она не помнила — так, ореол золотистых волос вокруг головы да мягкий, словно медовый голос — но с пронзительной ясностью однажды поняла: брат её был для матери всем — он, красивый, подобно королям древности, примирил её с унылой действительностью скучного провинциального края.

Аррен не так уж много знала о Крае-за-Морем; но по рассказам путников представляла Первое Царство как чудесный край грёз, где каждый день — балы, в золотобагряных лесах разъезжают кавалькады наряженных всадников, и лесные звери приветствуют Благих Королей. Немало дивных сказок ходило о Крае-за-Морем, и что было правдой, а что вымыслом — даже старый Фёльквард сказать не мог.

А в городе становилось людно — она поднялась по улочке Рыболовецкой, перешла в проулок Скорняков и оказалась напротив Торгового Ряда. Город выглядел так же, как и во время всех прочих праздников — торговцы до сипоты ругались друг с другом, сварливые соседки наполняли воздух визгом, оглохшие стражники отчаялись навести хоть какой-то порядок.

Стражу в Городе уважали, но не боялись.

Охранять Город было не от кого, да и разбойников на Островах отродясь не водилось. Слишком маленькие эти Острова, славно игрушечные — за один день можно едва ли не любой пройти.

Кое-где попивали бражку; ослы ревели, пахло свежим конским навозом.

Сутолока, толкотня, суета.

Вот чего Аррен не любила больше всего!

Впрочем, протиснувшись между рядами с капустой и морковкой, она оказалась напротив дива дивного — в клетке сидела пёстрая птица, размером не меньше ворона. Тело у неё было жёлтое, а голова красная, и на ней — хохол!

От удивления Аррен притормозила и ухватилась за лоток с огурцами.

А птица наклонила голову и сказала:

— Доброго тебя дня, иноземная красавица!

— А… — глубокомысленно ответила девочка, и тут её сбил с ног пузан в засаленном фартуке. А потом наступил на ногу. Вздохнув и оглянувшись, Аррен поняла, что через площадь не протолкнуться. Тогда она принялась работать локтями и, в конце концов, очутилась там, откуда и начинала — в проулке Скорняков. Вся Рыболовецкая улочка была запружена подводами. Отряхнувшись от налипшей на рукава петрушки, она повернула налево — к улице Грязной — и остановилась, как вкопанная.

Возле дома с резными петушками стоял Къертар — но не только он. Раскрасневшись, ему что-то втолковывала рослая, с завидной фигурой девица: спустя мгновение Аррен признала в ней пухлощекую Фанью. Фанья была дочерью молочницы — и уж то ли по этой, то ли по какой другой причине, но изгибов и выпуклостей ей было не занимать. На ней было красивое синее платье, не иначе, как привезённое из-за Моря: Аррен даже подивилась, что Фанья делает в нём на такой загаженной улочке.

Аррен вдруг отчаянно ясно ощутила себя тощей и некрасивой замарашкой; отступила в тень и спряталась, пока они её не заметили. Она не подглядывала, нет; подобное вообще было не в характере Аррен. Но волею Судеб ей было прекрасно видно улицу — и двоих; а не смотреть она не могла.

Къертар смеялся — так, как до этого смеялся только с ней. Губы его лукаво изгибались, а в глазах плясали озорные чёртики. Аррен знала, что по Къеру сохнет половина девчонок Пристани (и они вместе смеются над ними) — но лишь сейчас поняла, почему. Къер стоял небрежно, облокотившись о стену — этакий бывалый воин, отмахивающийся от расспросов млеющих дам; а Фанья волновалась, она привставала на цыпочки, перебирала пальцами и, казалось, алела. Кожа у неё была светлая-светлая, и румянец проступал на щеках прямо-таки, как маки.

Аррен закрыла глаза. Её сердце билось сильно-сильно, хотя она и не понимала почему. Ладони вдруг вспотели. Губы пересохли. Девочка сжала веки так сильно, что глаза заболели — не хотела смотреть. А когда снова открыла глаза — они целовались.

А может, это Фанья целовала его.

Во всяком случае, их губы соприкасались.