Светлана Жуковского - Дети разбитого зеркала. На восток

А ваше предназначение ещё не исчерпано, и я оставляю вас бродить по всем дорогам ада, священник, потому что Змей уже здесь, и вас это касается больше, чем многих других. Остановите его, если сможете.

Однажды, на дикой скале в еловом лесу, когда мои ноги и руки были изранены и кровоточили, так же, как и моя душа, в звёздном небе надо мной распахнулось окно, показавшее мне будущее, и увиденное потрясло меня больше, чем что бы то ни было во всех моих жизнях, особенно когда я поняла, что это будущее, судьбу всех и каждого на этой планете, ношу я у себя под сердцем.

Ноги сами понесли меня к краю обрыва, у подножия которого, разбиваясь о камни, убегала из тёмного леса маленькая злая река.

И тут, в полушаге от гибели, я представила, что вместе с жизнью, свившей во мне гнездо, я уношу из этого мира надежду на любое будущее. Что, если другого просто нет? Что, если, разрушая предсказанную историю, я подорву её космические основы и обреку на бесконечное повторение вчерашнего дня?

Тогда я упала на колени, и это была моя первая молитва за прошедшую сотню лет. Я молилась до самого утра, и это была самая бессвязная и самая горячая молитва, когда-либо звучавшая под звёздным небом. Когда-нибудь, священник, Вы повторите её слово в слово.

Потому что Великий Змей Амей Коат уже начинает свой путь. Да помогут вам добрые боги и Тот, кто поручил их заботам ваши короткие жизни.

Прощайте.

Фран чувствовала себя рыбиной, выброшенной на солнечный берег из тёмных подводных глубин, сумрачным чудищем, которому нет места среди людей. Она лежала на боку (ведь рыбины лежат только на боку), её светлые волосы смешались с песком, а пальцы просеивали песчинки. Мысли она перебирала так же вяло и бесцельно, пока не подумала о том, что забыла спросить священника, кто такая вига.

Вигой её дразнили дети. Маленькие гадёныши ненавидели её и боялись. Она была старше, сильнее и умнее, но они всё равно не отставали, потому что их было больше, а ещё потому, что она никогда не жаловалась родителям.

Алма и так понимала. Она стыдила детей, защищала старшую дочь, а отец в такие минуты очень странно на неё смотрел.

В монастырь сегодня лучше не ходить. С утра звонил их колокол, извещая о чьей-то смерти, а от похоронной суеты Фран всегда старалась держаться подальше. Правда, обычно Фран всех покойников в округе чуяла ещё за сутки, а на этот раз — ничего. В воздухе не веяло смертью. Было что-то другое, печальное, но не страшное, словно тихий привет из запредельных миров.

«Ведьма, бесовка, вига мохноногая, тощая уродина» — так они кричали вчера. Почти все дети деревни сбежались, — «Хвост и шерсть в портки упрятала — думает, не знаем! Скинь штаны — проверим. Не хочет, боится, держи её! Пусть молитву почитает! Упирается… Ну точно — ведьма! Глянь, как смотрит, вот укусит! А я говорю, надо хвост ей подпалить. Против таких огонь — первое средство. Ничего, мы так. Ещё камнями можно. Держите!»

Они нагибались за камнями, когда их разогнал кузнец. Но даже кузнец не очень её привечает — его молодая жена недавно родила первенца и ему не нужны неприятности. Глаз-то у Фран нехороший, так говорят.

С удвоенной силой вернулась вчерашняя обида, и тут Фран ощутила приближение Чёрной Волны. Эта беда всегда караулила где-то неподалёку. То зло, что таилось в потёмках её души, вдруг поднималось и застилало весь белый свет…

С давних времён прятаться и размышлять Фран приходила в одно и то же место — со всех сторон окружённый скалами кусок песчаного берега, куда никто не знал дороги, и откуда море казалось особенно таинственным и прекрасным.

Фран грелась на солнце, растворялась в лучах и звуках, и её маленькое тело, живущее своей занятною тихой жизнью, становилось частью этого сияющего мира — такою же, как камни и ракушки.

Море дарило ей сравнения, когда Фран пыталась разгадать безымянные движения собственной души. В ней тоже были солнечные отмели и странные находки в полосе прибоя, были полные жизни и движения опасные глубины, скрытые сверкающей голубой плёнкой, по которой вдали письменами свободы скользили призраки проплывающих кораблей.

Но божий мир не знал Чёрной Волны.

Никто не знал — кроме Фран, пока лишь её одной.

Всегда начиналось с того, что темнело и зеленело небо, небо Фран, которое в этот момент заслоняло видимый мир со всеми его чудесами. И горизонт вздымался и набухал Тенью, неотвратимо и беспощадно движущейся. Постепенно становилось понятно, что приближается стена воды: чёрно-зелёная, прошитая змеящимися молниями, она идёт наравне с такой же стеной мрачных туч, охваченных мутным подозрительным свечением, заражающим всё вокруг — вскоре и вода и земля испускают языки тусклого пламени, и Фран, поднимая руку, замечает на пальцах напёрстки зелёного огня.