Лорел Гамильтон - Соблазненные луной

– Это было "да", тут не ошибешься, – сказала я.

– О да, – выдохнул он.

Гален уже хихикал. Рис нахмурился:

– Что такого смешного, ты, зелень?

Гален залился смехом так, что не сразу сумел выговорить:

– Ты же бог смерти...

– Ну так что? – спросил Рис.

Гален уселся на пол в узком проходе, поджав колени, но все же повернулся к Рису:

– Я представил, как тебя подключают к розетке, словно чудовище Франкенштейна.

Рис попытался рассердиться, но не смог. Он улыбнулся уголками губ, потом улыбка стала шире, еще шире – и он рассмеялся вместе с Галеном.

– А что это за чудовище Франкенштейна? – спросил Холод.

Тут они залились еще сильнее, заразив всех, кто знал, в чем фишка. Серьезными остались только Дойл с Холодом. Все остальные за время жизни в Калифорнии успели приобщиться к радостям телевидения. Даже Китто смеялся под своим пледом в хвосте салона. Не знаю, то ли шутка и правда была хороша, то ли пришлась кстати, а может, просто надо было разрядить напряжение. Скорее последнее, потому что, когда пилот объявил, что через пятнадцать минут мы приземляемся, она вдруг перестала казаться такой смешной.

Полчаса спустя шутка не смешила вовсе. Впрочем, когда перед тобой маячит пресс-конференция с вопросами, на которые нельзя ответить правду, – мало что может рассмешить по-настоящему.

На летном поле нас взяли в кольцо полицейские города Сент-Луис – в количестве, которого мне раньше видеть не приходилось. Кольцо стражей вокруг меня, кольцо полицейских вокруг стражей... Я себе казалась крохотным цветочком за огромным забором. В другой раз надену каблуки повыше.

Мы вошли в зал для встречающих частные рейсы и соединились с еще одной группой стражей. Я из новеньких хорошо знала только Баринтуса. Заметила его, когда полицейские на секунду расступились: он мелькнул между черной спиной Дойла и коричнево-кожаной Галена. Холод шел за мной следом, в подметавшей пол шубе из серебристых лис. Я ему намекнула, что ради этой шубы погибло слишком много зверей, но он ответил, что носит ее лет пятьдесят, а тогда на владельцев меховых пальто так косо не смотрели. А еще он потрогал мой длинный кожаный плащ и заметил:

– Может, не будешь упрекать меня, когда на самой надето полкоровы?

– Но я ем говядину, так что носить кожу – это просто экономично, используется все животное целиком. Ты же лис не ешь.

Лицо у него приобрело непонятное выражение.

– Ты даже не представляешь, что мне случалось есть.

Что на это сказать, я не придумала. Кроме того, как только мы вышли из самолета, январская стужа ударила в лицо будто молотком. Перелет из Лос-Анджелеса в Сент-Луис посреди зимы вызвал почти физическую тоску, я даже споткнулась на трапе. Холод, потеющий в своей аморальной шубе, успел меня подхватить. Мех всегда теплей, чем кожа, даже если на подкладке. И все же я укуталась поплотнее в плащ, натянула кожаные перчатки и проследовала по трапу, а Холод держал меня за локоть голой рукой. Он отпустил меня, когда я ступила на твердую землю, и мои телохранители тут же рассыпались в кольцо. Шалфей и Никка прикрывали тыл. Много помощи от Никки при внезапном нападении ждать не приходилось – во-первых, огромные крылья мешали ему двигаться, он к ним не привык, и во-вторых, он кутался в плед. Сидхе не могут замерзнуть насмерть, но нередко чувствительны к холоду. Никка олицетворял весеннюю энергию, холод он переносил с трудом. Крылья у него за спиной обвисли, как побитые морозом цветы.

Рис выругался вполголоса:

– Надо было прикупить пальто потеплее.

– А я тебе что говорил? – хмыкнул Гален, хотя сам наверняка мерз в кожаной куртке. В такую чертову стужу нужно носить что-то, прикрывающее ноги и зад.

Из нас, не обзаведшихся шубами, теплее всех было Китто – в парке небесно-голубого цвета, не особенно красивой, зато теплой.

В зале прилета было достаточно тепло, чтобы у меня запотели очки. Я их сняла и разглядела в толпе мерцающие волосы Баринтуса. Они не так блестели, как у Холода – мало кто из сидхе мог таким похвастаться, – но в своем роде были просто уникальны.

Волосы у него были как океанские волны. Умопомрачительная бирюза Средиземного моря, насыщенная синева Тихого океана, синевато-серый цвет моря перед штормом, переходящий в иссиня-черный – цвет глубоких холодных вод, где течение ворочается тяжело и мощно, как огромные твари из океанских глубин. Цвета лились и перемешивались с каждым поворотом головы, от любой игры света, так что волосы вообще не воспринимались как волосы. И все же это были именно волосы, они спадали плащом до самых пят, во весь его семифутовый рост. Только присмотревшись хорошенько, я увидела, что Баринтус одет в длинное кожаное пальто ярко-голубого цвета, как скорлупа яиц дрозда. Мягкая кожа сливалась по тону с волосами. Страж пошел к нам навстречу, улыбаясь и протягивая руки.