Беттина Белитц - Расколовшаяся Луна

Через несколько дней после того, как Колин бежал, а Тесса исчезла — я предполагала, что она исчезла, чего-то другого я даже не хотела себя представлять — в соседнем поселении вспыхнула болезнь гепатита А. Никто не знал, кто занес возбудителя. Предполагали, что это туристы. Туристы?

Никогда. Я сразу же заподозрила Тессу. Колин наслал на меня ветрянку. Гепатит для Тессы, вероятно, был сущим пустяком.

Но эпидемия утихла прежде, чем вспыхнула паника. Это взял на себя свиной грипп. В конце октября он настиг и меня, а вирусная инфекция за каких-то пару дней расчистила себе путь для всяких бактериальных осложнений. Четыре недели я лежала с высокой температурой в кровати, с бронхитом, ангиной, воспалением третьего уха, и ненавидела саму себя. Я ненавидела себя за то, что болела, что не могла больше есть. Я ненавидела свои глаза, которые лежали так глубоко и безжизненно в глазницах. Я ненавидела свое тощее тело. Первый антибиотик не помог вообще. Второй показал лишь небольшой эффект. От третьего папа отказался. Он боялся, что у меня снизиться резистентность. Почти каждый день папа грозился положить меня в больницу, а я настойчиво спрашивала и приводила аргументы против, пока он, в конце концов, не стал дома ставить мне капельницы. Моя правая рука все еще выглядела как у наркомана.

Незадолго до Рождества в деревне мы уже больше никого не знали, кто бы ни заболел. Наша соседка умерла из-за воспаления легких, а старая женщина в двух кварталах от нас стала жертвой ракового заболевания. Газета кишела известиями о смерти. Один лишь только папа оставался здоровым, как всегда.

Потом пошел снег. Он шел почти каждый день, пока не наступила оттепель и улицы не превратились в отвратительное коричнево-серое месиво, которое ночь за ночью замерзало, а днем снова оттаивало, чтобы снова быть снегом. Мне ничего другого не оставалось, как углубиться в свои школьные учебники и всю свою энергию вложить в окончание гимназии. Потому что в основном мало что было в моей жизни. Иногда я встречалась с Майке и Бенни для вечерних мероприятий, но всегда наступал момент, когда я посреди веселой суматохи вспоминала Колина так ясно и ярко, что мне приходилось все эти образы насильно вытеснять из головы, чтобы не упасть на пол и не начать безудержно рыдать.

Весны не было видно еще и в помине. Но и она ничего не изменит в бессмысленности моего существования. В середине марта были мои устные экзамены, а что потом? Что мне потом делать?

У меня не было никакой цели. Я не знала, в какой университет мне поступать. У меня не было никаких амбиций, того, чего бы я хотела достичь в своей жизни, хотя мои оценки, скорее всего, не установили бы мне никаких границ. Я даже не выписала никаких информационных брошюр из университетов. Мама терпела мою преднамеренную бесперспективность молча. Нам обеим было ясно, что я не начну учебу в летнем семестре, хотя в принципе ничего этому не мешало.

Как только мама и я вернулись из полицейского участка в Коуленфелде и вышли из машины, я сняла и бросила свое пальто и, тяжело шагая, поднялась наверх, в свою мансарду, чтобы накормить своих животных. На самом деле слово «животные» было милым описанием для этих нелепостей природы. После того, как Тильман оставил паука, который сопровождал его и меня в сражении, просто перед нашей входной дверью — еще одна причина, почему я на него обиделась, я неохотно предоставила ему убежище. В конце концов, он мог, возможно, дать мне информацию о местонахождении Тессы, так как делал это летом. Но он вел себя так обычно и непримечательно, что я перестала его бояться. Я назвала его Бертой и была благодарна, что мне приходилось давать ему сверчка для потребления всего один раз в неделю, потому что не хотела, чтобы моя ванная стала логовом убийцы. Я закончила свой реферат, получила за него единицу и поощрила этим господина Шюту, к моему несчастью, давать мне регулярно другие уродливые задания.

Так что уже как несколько недель я была счастливым обладателем не только паука Берты, но также радовалась компании альбиноса-саламандры, которая днем и ночью прозябала в темноте под грязным камнем (я назвала ее просто Хаинц), серо-зеленой лестовидки (Генриетты) и двух бычков Ханни и Нанни. Креативность никогда не была моей сильной стороной, даже при выборе имен.

— Эли, я не знаю, как ты можешь жить и спать рядом с этими монстрами, — сказала мама, которая последовала за мной и с отвращением наблюдала, как я открываю витрину Генриетты и падаю ей барахтающегося сверчка. Так что моя ванная все-таки превратилась в логово убийцы. Подоконник предназначался исключительно для хранения подходящего живого корма, и когда я принимала душ, сверчки начинали стрекотать, не подозревая, что ожидает их в ближайшие дни. А именно: быстрая, сосредоточенная, безупречная смерть. Генриетта и Берта работали удивительно эффективно.