Екатерина Бакулина - Кречет и Зимородок [СИ]

— Что? Кто победил? — встрепенулся Хайме.

— Мы следующие, — подмигнул он.

Аж мороз по коже от таких слов. Хайме вскочил, готовый бежать.

— Идем? Да?

— Нет. Вечером. Если дракон жив, то сейчас он возбужден и зол, подождем пока успокоится, заснет.

— Если? Ты не знаешь.

Зимородок криво усмехнулся.

— Он ранен и порвано крыло. Я не знаю, кто победил. Но сейчас лучше не лезть, иначе попадем под горячую руку, зверю или охотникам…

Хайме почувствовал, как подкашиваются ноги. Было слишком глупо вот так… Если тем охотникам повезло, то что тогда? Вернуться ни с чем? Нет! Ну просто не может быть так несправедливо! А Зимородку, казалось, все равно. Он зевнул, привалился спиной к стене, закрыл глаза и, вроде бы, задремал.

Так хотелось спросить, но боязно — вдруг и правда пришибет? Он может. Но и молчать не выходило.

— Зимородок! — позвал неуверенно.

Тот лениво приоткрыл один глаз.

— Зимородок… а что ты будешь делать, если… ну… если…

Язык никак не поворачивался сказать прямо. Зимородок снова закрыл глаз, чуть дернуть подбородком, устало пожал плечами.

— Все то же самое — поеду в Гельт.

— Но ведь тогда… тебя повесят! Тебе нельзя!

— Можно. Все будет как надо.

Больше разговаривать у Зимородка желания не оказалось, слава Богу, и пришибать тоже. Он лег на землю, отвернулся.

— Отдыхай Кречет.

Кажется, Хайме задремал лишь на мгновенье, но когда открыл глаза — понял, что уже глубокая ночь и Зимородка рядом нет. Вскочил, бросился было искать. Все вещи, мулы и лошадь — на месте. Это немного успокаивало, значит где-то рядом.

— Куда?! — тихий голос из-за спины, но такой, что Хайме замер, словно налетев на невидимую стену.

— Сидеть тихо и не высовываться, пока не скажу. Понял? — велел Зимородок, подходя ближе.

— Угу, — Хайме поспешно кивнул.

— Я скоро вернусь.

И исчез в темноте.

Утро королевского венатора Иефа ван Фламме как-то не задалось.

Проснулся он в плохом настроении и с головной болью. Тихонько охнул, пытаясь вытянуть ноги — коленки разгибались с трудом и завидным хрустом, заставляя морщиться. Хотя, уж чему там хрустеть? А ведь было время… Да, по утрам, тяжело разгибая скрюченное тело, Иеф неизменно вспоминал былые времена, когда с мечом в руке он несся в бой, пришпорив коня… и снова, похоже к непогоде, ныла старая рана в бедре, когда-то до кости рассеченном сарацинской саблей.

Было время!

Впрочем, все это дело обычное, Иеф давно привык. Скорее неизбежный утренний ритуал.

Не задалось утро по другой причине. И причина эта сейчас разгуливала где-то к северу, по Ветряным Холмам.

Вчера пришлось выдержать очень неприятную беседу с Дзюдзельским епископом. Под глазом у его преосвященства красовался здоровенный, уже пожелтевший от времени фингал. Опухлость почти спала, но глаз все равно болезненно щурился, сверкая праведным гневом. Епископ весь вечер нервно пил вино, наливая бокал за бокалом, размахивал руками и взывал к правосудию, брызжа слюной и желчью. Иеф сидел напротив, сочувственно кивал, хмурил брови и мелкими глоточками цедил бургундское.

Епископа вполне можно было понять. Еще бы! Его! На глазах у всех! И теперь в столь неподобающем виде появляться перед паствой! Позор невиданный. Так разукрасить святой епископский лик мог только ненормальный. Ульрих, по прозвищу Зимородок.

Иеф все никак не мог взять в толк — каким чудом Зимородку удалось дожить до своих лет. С такими-то талантами! Может, просто на тот свет брать не хотели, опасались. Черти — они тоже не дураки. Уж в том, что после смерти Зимородка ждет адское пекло, венатор не усомнился бы ни на миг. Он всегда ненавидел старого друга лютой ненавистью. С его появлением, налаженная и размеренная жизнь неизменно сбивалась с ритма, так и норовя выйти из накатанной колеи и съехать прямиком в кювет. Зимородка вечно тянуло на несусветные глупости, а за ним самим тянулся длинный, истинно королевский шлейф всяческих грехов, начиная с катарской ереси, приверженцем которой, впрочем, он никогда не был, а заканчивая…

Все же, камнем преткновения в отношениях Зимородка со Святой Римской Церковью всегда были люди вроде Якоба. Церковь не признавала «дикую» магию, утверждая, что человек не может творить чудеса сам, а лишь с помощью Господа, поста и молитвы. Или с помощью дьявола, как вариант. Каждый приходской священник, искренне воздев руки к небесам, мог совершить маленькое чудо — превратить воду в вино для таинства евхаристии или зажечь благодатный огонь в канун Пасхи. Папы творили чудеса воистину славные. Бесспорным доказательством богоугодности этих чудес было то, что никому и никогда не удавалось воспользоваться ими в корыстных целях и вне установленного порядка. По крайней мере, так утверждалось, народ верил.