Мила Нокс - Наместник ночи [litres]

Отчего, глядя на брата, он никогда не видел в нем себя?

«Будто в зеркало глядишься, правда?» – спрашивали знакомые. Как бы не так. Если близнецы и были зеркалами, то одно точно оказалось кривым. И это был Франциск.

Высокий, с широкими плечами и круглым лицом, вдобавок усыпанным веснушками, что особенно бросалось в глаза весной и летом. Каштановые волосы стрижены достаточно коротко: виться они не желали, да и были жесткие, как стружка.

В общем, старшего явно слепили впопыхах. Попрактиковавшись на Франце, Творец взялся за настоящее творение искусства – младшего брата. И уж тут рука демиурга не дрогнула.

Филипп появился на свет с чудесными локонами, и они до сих пор не изменились: тонкие и мягкие, какие бывают у младенцев, отрастали все ниже и ниже, завиваясь крупными кольцами, сияющими на солнце.

Филипп, с его вьющимися длинными волосами и яркими глазами в обрамлении длинных смоляных ресниц… С его точеным лицом – высокими скулами, тонким носом и острым подбородком… Все им любовались, словно фарфоровой куколкой. Но Франц не завидовал. Да с какой стати? Ему до этого дела нет. И все же он и сам любил смотреть на лицо близнеца, когда просыпался среди ночи.

Но за время болезни треугольное личико Филиппа вытянулось и побледнело, скулы заострились, глаза впали и потускнели. Кожа обтянула его словно тонкая калька, и порой, когда забывали зашторить окно и лунный свет падал на лицо Филиппа, Францу даже чудилось, что лунный луч вот-вот просветит его насквозь.

Филипп таял.

От этих мыслей внутри дрогнуло. Франц, привставший на локте, передернул плечами. Не стоит думать об этом… Он задвинул мысли о болезни брата в тот самый угол, где прятал свою темноту, и внезапно кое-что вспомнил.

Во сне он держал ключ – тот самый, узор бородки Франц узнал бы даже с закрытыми глазами, на ощупь. Но во сне он был новеньким, сиял в лучах луны, отблескивая гранями зубцов так, будто его только-только отлили. И вдобавок… Франц судорожно расстегнул несколько пуговиц на вороте и вытянул за шнурок свой драгоценный ключ.

Нет, на этом – ничего.

Лишь налет коррозии.

А на ключе во сне он четко видел надпись.

Да, верно! Что же там было написано? Слово было одно и точно начиналось на «к». Потом где-то в середине читалось «за»… Странное такое слово. «К»… «Кр»… Да что ж такое! Мальчик закусил губу, чувствуя, как на лбу выступает пот.

А вдруг это волшебное слово? Вдруг то самое, что открывает дверь?

И он его позабыл!

«Черт!» Франц с досадой откинул одеяло, спрыгнул с постели и метнулся к окну. Младший брат что-то пробормотал и заворочался, но не проснулся. Раздвинув занавески, Франц нырнул в поток лунного света и, прильнув к стеклу, устремил взгляд на мельницу, которую хорошо было видно со второго этажа.

На фоне звездного неба чернело гигантское колесо. Позади мельницы блестела река, убегавшая к горизонту извивающейся серебряной лентой.

Франц подставил ключ под лучи. Повертел так и этак. Никакой надписи.

Но слово из сна витало в воздухе, будто назойливая мелодия, название которой ты позабыл, и чем больше в такой момент стараешься его ухватить – тем шустрее оно ускользает. Мальчик сжал ключ, ощутив, как острые чешуйки ржавчины впиваются в кожу большого пальца.

И вдруг Франца осенило. Он оглянулся и пробежал взглядом по комнате: слева от двери высился сумрачный платяной шкаф, зеркальная дверь которого тускло поблескивала в полумраке. По правую сторону от входа – посередине комнаты – громоздилась пышная кровать со столбиками, на которой в ворохе одеял мирно спал Франциск. Еще правее, у другого окна, темнел второй высоченный шкаф, где по полкам были разложены скудные пожитки близнецов. Там, среди стопок одежды, обувных коробок, газетных вырезок и пары книг, лежал…

Франц ринулся к шкафу и рывком распахнул дверцу. Ночную тишину вспорол жалобный скрип, мальчик с громким шорохом принялся копаться на полках и уже через минуту вынырнул на свет божий с маленьким перочинным ножом в руках.

Франц вернулся к окну и застыл, едва коснувшись ключа острием ножа.

«Ты можешь все испортить из-за дурацкого сна, – сказал голос в голове. – Франциск Бенедикт, не глупи!»

Мальчика пробила испарина, но он все же внял иному голосу – тому, что шел из сердца. Тому, что шептал: «Ты узнаешь тайну».

И Франц, преодолев сомнения, осторожно поскреб ключ. На подоконник посыпались кусочки ржавчины. Мальчик работал с полминуты, стараясь действовать аккуратно, и наконец…