Мила Нокс - Наместник ночи [litres]

Боль усилилась – хотя прежде Франц не мог подумать, что может быть еще хуже. Боль ослепила. В глазах все выцвело, словно при взгляде на сияющее солнце. Франциску показалось, его положили на раскаленные угли и протыкали раз за разом гвоздями…

– Я в тебе!

– Убей меня! – вскричал Франциск, захлебываясь воплем и слезами. – Филипп, убей меня! Убей!

Брат отшатнулся в ужасе и что-то жалобно пискнул.

С рассвирепевшим взглядом Франциск потянулся к кинжалу, который выпал из рук, когда мальчик скатился по ступеням, и теперь лежал от него в нескольких шагах.

– Дай сюда! Убей меня!

Франциск пополз к оружию, но Филипп перехватил его за пояс и прижал к полу:

– Нет! Франц! Прекрати! Опомнись! Да что с тобой!

– А-а-а! – Вопль заметался по пустому чертогу. Хлопья пыли взметнулись и закружились в воздухе, словно призрачные перья.

Вдруг откуда-то издали, из-за стены, послышались крики, лязганье металла. Звуки битвы приближались. Протрубил горн, гул разнесся по безмолвному подземелью, и колонны содрогнулись, когда высоченные своды ударило многоголосым эхом.

– Ооро то ооро! – донесся хор голосов.

Удар!

Стены содрогнулись.

Кто-то пробивал путь в чертог.

Филипп поднял голову, на секунду оторвавшись от брата.

По ту сторону моста, справа от едва мерцающей двери на лестницу, вдруг засияли новые щели. Обозначились гигантские врата. Оттуда доносились вопли и звон.

Судя по звукам, там – за стеной тронного зала – кишела ужасная битва.

Вновь удар.

Мост вздрогнул.

Щели разгорелись еще ярче и расползлись по стене.

– Еще! – Громогласный возглас.

Ответный рев толпы.

Удар.

Створы содрогнулись, не выдержали и распахнулись; в молчаливый зал ворвался грохот бури, крики, скрежет и свист. В приоткрытые врата были видны мельтешащие фигуры.

Это оказались айсиды: рогатые хоро размахивали мечами, с криками бросались на черные фигуры противников, а в воздухе метались маа, треща ледяными крылышками и пуская стрелы.

– Север пришел! – грянул громогласный голос.

Над толпой взметнулись серебристые искры. Из темноты выступила светящаяся фигура с рогами и крыльями за спиной. Калике!

– Да будет ночь! – прокричал он.

– Да будет ночь!

Зал потонул в криках айсидов.

Позади Каликса слышался рев – будто разъяренный зверь метался там, на лестнице. Гремели оглушительные раскаты грома, ударяли молнии. Горы сотрясались и гудели.

Рев усилился.

За толпой металось и выло что-то большое и могучее. Какой-то раненый зверь стенал и хрипел в огне агонии.

– Хаш! Хаш! Хаш!

Рокот прокатился по пустотам в скалах. Пол содрогнулся. Эхо черных голосов ответило гулом, от которого кровь стыла в жилах.

– Не пропускать! – ревел хриплый голос. – Не пропускать!

Но айсиды все-таки прорвались. Серебристая волна хлынула в тронный чертог, задержалась у врат, теснимая сзади черными хлыстами, рассекающими воздух золотыми молниями.

Но вдруг айсиды чуть расступились, и в чертог протиснулся Калике.

Его огромные серебряные глаза сияли. На лице застыла холодная решимость. Брови сдвинуты, крылья взметнулись за спиной и нетерпеливо дрожат.

Франциск вцепился в руку брата и просипел:

– Убей… меня… скорей…

Филипп опустил взгляд на брата.

Его глазами смотрел кто-то другой.

Увидев лежащих у трона детей, Калике протянул к ним кулак и грозно вскрикнул:

– Твое время вышло! Да будет ночь!

Франциск обмяк. Руки и ноги его расслабились, и он лишь глухо простонал:

– Фи-и-ил… Он хотел меня убить… Я слышал его голос, Фил…

– Все хорошо, Франц! Поднимайся! Там Калике! Калике пришел сюда!

Звуки битвы взлетели громогласными криками, скрежет и свист продолжался.

Вдруг Франциск застыл, выпучив невидящие глаза, и схватился рукой за грудь.

– Я чувствую его… Чувствую… – страшным, не своим голосом прохрипел Франциск. – Фил, он во мне! Внутри! Он хочет… Он сейчас… Он… – И вдруг громко закричал, обернувшись к Каликсу: – Бегите! Сейчас же! Бегите!

Франц рывком перевернулся на живот, встал на колени и ссутулил плечи.

– Ф-Франц, что с тобой? – послышался жалобный голос Филиппа.

Франциск содрогнулся в спазме, упершись одной рукой в каменную плиту, а другой начал рвать на себе рубашку. Вдруг он заскулил от боли, выгнулся, широко распахнул рот – и из его горла с гулким жужжанием вылетел мотылек.

Филипп застыл в ужасе.

Один за другим изо рта Франца вылетали мотыльки, а затем словно открыли крышку улья, и из горла мальчика хлынул черно-желтый поток. Он бился в конвульсиях, но не мог даже кричать: рот был полон мохнатых телец, которые густой спиралью вылетали на волю и поднимались к потолку Тронного зала.