Виктор Кораблев - Детство кончилось [СИ]

Открыв глаза, он увидел голые деревянные перекрытия потолка. Голова болела. Эмоции будто отрезало. Удивленный своим спокойствием, парень приподнялся. Но головокружение опять уронило его. На сына, во все той же позе, смотрел отец.

– Полегчало?

– Легко – словно твои тумаки. Затрещины мне больше нравились.

– Что поделать – детство кончилось.

Отец наклонился к сыну, и достал из его кармана портсигар. Вынул оттуда две, затем посмотрев на Смоки, три папиросы. Конь, без обиняков, поработал огнивом и принял за это привычную награду. Другую Лоуренс закурил сам.

– Что ты сказал о своей матери?

– Что, если бы она была с нами, многое бы изменилось – было бы легче. И вряд ли мы бы оказались там, где оказались. Тебе было сложно без нее, и ты вырастил из меня дурака.

– Почти верно, но дурак не учится на ошибках, – он передал самокрутку сыну, тот курил лежа.

– Почему, ты сказал, что Далила водит меня за нос?

– Ну, лично я просто доверился Валенсии. А потом, своими методами, пришел к тому, что она действительно права.

– Почему?

– Сколько лет твоей пигалице?

– Шестнадцать.

– Вот. И женщиной она стала, наверно пару-тройку лет назад, когда на нее положил глаз, какой-нибудь голодный до маленьких девочек культист.

– Что ж так жестко-то?

– А по-другому не бывает. Не перебивай отца.

– Ладно, – Редрик затянулся. Головокружение отступило.

– А сколько лет госпоже Валенсии?

– Я не спрашивал?

– Правильно, ведь это – невежливо. Так вот, ей двести двадцать четыре года, а замуж она вышла в двенадцать. Я тебе арифметику не отбил?

– Нет, но балку сам починишь.

– Да пожалуйста. Госпожа Валенсия это девочку читает, как ты – свой любимый атлас. Она знает, что та сделает, куда пойдет и что ей нужно.

– Я понял. А ты?

– А я – старый лавочник. Уж что-что, а пропажу рулона абразивного полотна, пяти напильников, двух рубанков и банки растворителя – замечу.

– Ого, я догадался о растворителе и напильнике... но пять. И рубанки. Блин, да моя шея повидала больше, чем столярный верстак.

– И бухаешь ты – сильно, даже опуская возраст.

– Принято к сведению.

– И дури в тебе, хоть и много, но бить ты не умеешь.

– Да я и не дрался никогда. Я даже не знаю ни одного своего ровесника. Разве-что – Седрика Першера, вот ему бы я морду начистил. Почему ты не отдал меня в школу в Южном? Я бы ходил – мне не сложно. Может пообщавшись с девчонками, узнал бы что-то полезное.

– Ну, местная “учителька народна”, тебя бы такому научила, что пришлось бы потом самому звать прованта. А в остальном, да – прокол.

– А пальцы?

– Она ходит в тех же туфлях, что я ей выделил в день вашего знакомства.

– Но что могло произойти?

– Отморозила, притом давно. Валенсия видела ее ступни.

– В пустыне?

– Да хоть и в пустыне. Вон, во время Антрацитового путча – тринадцать лет назад, маги утихомирили Пейсалим снежной бурей. Тогда многие получили обморожения.

– Ладно. Но почему она сказала, что беременна?

Лоуренс помедлил с ответом:

– Не знаю… Может думает, что беременна, вы же все-таки кувыркаетесь, так что у меня кровать ездит. Может что-то почувствовала? Может лжет?

– И что же делать?

– Когда баба залетает, у нее перестает идти кровь.

– Кровь? А, ну да. Но у нее это гуляющая вещь.

– Пусть так. И?

– Если продолжит кровить, то Валенсия тебе скажет.

– Ровно через месяц.

– Почему.

– Пожалуйста, дайте ей месяц, может Далила что-то переосмыслит. Если нет, мне хватит месяца, чтобы привести мысли в порядок и поговорить с ней.

– Вот же, тугодума вырастил. Пошли в баньку и на боковую. Завтра полно работы, – тихо ворчал лавочник, помогая сыну встать.

Помытый и перевязанный, Редрик вошел в свою комнату. Девушка лежала с открытыми глазами и сразу села, как он вошел. Ее привела в порядока Валенсия, пока Ред общался с отцом. Она молчала, просто смотрела на него. Редрик подошел и лег, заложив руки за голову. Она тоже легла.

Прошло какое-то время. Редрик приобнял девушку и потянул к себе. Она вжалась головой в повязку над ожогом и тихо заплакала.

– Тише. Не плачь. Тебе нельзя ни волноваться, ни бояться, ни, тем-более, плакать. Это все вредит ребенку, – она заплакала громче. – И, если за тобой придут. Мы взлетим в седло и ускачем. Далеко-далеко, куда захотим. И нас никто не догонит, ведь у меня волшебный конь.

– Ты такой добрый, – девушка поцеловала его, и посмотрела ему в глаза. – Это – лучшее, что может быть в людях.