marsuser - Терра инкогнита

— Только человек с богатым воображением и большим словарным запасом способен превратить несуществующее в умозрительное, — говорил мне учитель месяцем раньше, — а затем и описать его словами; ограничить то, что не имеет границ, пределами определений, тем самым превратив его в бытие. Ты называешь, и названная тобою вещь немедленно появляется из темноты бессознательного. Как там у тебя? Стол из черного дерева, гадюка в спирту, человеческий череп, бокал вина и его прозрачная тень, рдеющая на белом листе бумаги. Что на нем написано? Пока ничего, но вот писатель очиняет перо, макает его в чернильницу и пишет слева направо: «Стол из черного дерева, гадюка в спирту, человеческий череп и прочее». Вот так, слева направо, и создается реальность. Сечешь?

Я сек.

— Кстати говоря, — подмигнул мне Логос, — ты обратил внимание, что в момент нашей первой встречи я был одет лишь в бороду и колпак? Хорошо, что моя мамочка этого не видела.

Логос не учил меня писать, он учил меня делать странные вещи. Например, управлять временем. Как выяснилось, для бодрых утренних часов больше подходит хорей [4] Пусть рассвет глядит нам в очи, соловей поет ночной. А.Блок «Пусть рассвет глядит нам в очи». , для вечерних — задумчивый ямб [5] День вечереет, небо опустело. И.Бунин, «Вечер». , а времена года в смысле прошедшего, настоящего и будущего имеют непосредственное отношение ко времени, как грамматической категории глагола: «Отшумела весна, гадюка пережидает летний дождь под листом лопуха, но скоро и лето подойдет к концу: вспыхнут кленовые пожары, загорятся нерукотворные костры осени [6] К.Равидас. ».

Воспользовавшись наступлением зимы, он объяснил мне, как отличать часть от целого, потому что всякий снегопад — это множество замерзших кристаллов воды, но каждая снежинка имеет свои собственные цвет, форму и вкус, в чем я мог убедиться сам, слизнув ее с рукава.

Я сгущал черные-пречерные краски посредством черной-пречерной мезархии, пользовался оксюмороном чтобы оживлять мертвых, и превращал гору в мышь при помощи литоты.

Я взмывал на крыльях гиперболы в небеса и там парил в восходящих воздушных потоках, поднимаясь все выше и выше, пока не забирался на седьмое небо, куда способен взлететь лишь тот, кто не боится головокружения от синонимов.

Со временем уроки становились все более замысловатыми. Логос предлагал мне порассуждать о парадоксах гетерологичности (является ли реальным само слово «реальность»?), представить себе, как выглядит симулякр или ризома или, например, попытаться прожить жизнь задом наперед. «Наперед задом жизнь прожить» — слова, похожие на следы повернутых вспять башмаков из незамысловатого детектива или просто фигура речи со смешным названием «гипербатон». А вот инверсия посложней: умерщвление Лазаря, рождение Роланда или мое любимое — «они умерли в один день и жили долго и счастливо, а потом поженились».

Когда я спрашивал Логоса, зачем мне все это, тот только отмахивался, мол, со временем сам узнаешь, но иногда, злоупотребив мадерой, к которой имел большую склонность, пускался в темные рассуждения, от которых попахивало кощунством.

— Людям не хватает воображения, — говорил он, глядя на луну сквозь бокал вина. — Каждый может придумать, скажем, ее, но зато я могу покрасить луну в красный цвет, а ты — перечеркнуть ее тучей. Человек способен вообразить себе камень, дерево или даже девчонку, больше похожую на резиновую куклу для плотских утех, но только маг и писатель (что, в принципе, одно и то же) могут создать ту, о ком можно бредить, на кого молиться, кого хочется видеть во сне.

Обрати внимание: эта сеньорита еще не существует, а сердце уже стремится к ней навстречу. Чудесно, не правда ли?

Я вздрогнул, услышав запрещенное слово, но Логос и в ус не дул, тем более что никаких усов у него не было.

— Когда-то я тоже гордился своим воображением, — продолжал он, наливая по новой. — Как хорошо я все выдумал: вечная юность, бессмертие, мир! Человек протягивает руку человеку, брат обнимает брата и сестру его, и мужа ее, и их очаровательную несовершеннолетнюю дочь. Но скоро выяснилось, что у счастья имеется и обратная сторона. Раньше человеческий мозг представлял собой помещенный в круглую костяную коробку холодец из аминокислот и высокоспециализированных жиров, а теперь он превратился в комфортабельную, оклеенную веселенькими обоями тюремную камеру, где цифра на двери означает не порядковый номер, а степень удовлетворения запертого в ней заключенного.