Анна Алмазная - Максим [СИ]

Именно на нее, наверное, и лаял всю ночь бедный Тузик. Старуха скептически поджала губки, мое настроение поднялось и мы сели за стол. В восемь вечера… В девять, отведовав старушечкиной наливочки, я, едва переставляя ноги, запросилась на улицу. Максим, на правах хозяина вышел следом.

Доведя меня до скамеечки, он устроил мое ослабевшее тело на деревянной доске и показал на небо:

— Смотри! Я посмотрела, и у меня перехватило дыхание. Ночь была ясная, и по черному покрывалу темно-синего неба раскинулась частая-частая россыпь ярких звезд. Такого чуда я не видела раньше никогда, да в городе его и не увидишь… Господи, как же хорошо! Прижавшись к Максиму, дрожа на холодном воздухе и чувствуя, как густо покраснели из-за домашней наливочки щеки, я душой потянулась к посыпанному серебром небу, растворяясь в ночной красоте, и впервые за вечер мысленно поблагодарила Максима за чудесную поездку. Но Максиму эта красота, деревенская тишь были привычны. И пока я занималась звездочками, он занялся мной. Не успела я повернуть голову, чтобы поделиться с ним впечатлением, как его губы вонзились в мои. Властно вонзились, по-хозяйски. Будто он чувствовал, что имел на меня право, и не хотел отпускать. Перед моими глазами вспыхнула вспышка, хмель вылетел из головы, кровь вскипела, и я растворилась мягким медом на его губах, россыпью звезд в его темных глазах.

Максим отпрянул, а я чуть не свалилась со скамейки, лишившись опоры, и внезапно показавшийся ледяным воздух серебренной волной наполнил мои легкие.

— Прости, — прошептал он, глупо прошептал, как в дешевой мелодраме. Плевать я хотела на его извинения! Схватив Максима за ворот куртки, я притянула его к себе и приблизила свои губы к его, ощущая его немного пьяное дыхание. И Максим понял, обнял меня за талию и вновь поцеловал. Теперь уже иначе, нежно и зовуще… И поняла я в этот миг, что и не любила никогда, собственно, этого Дала, а просто душа моя изнывала в ожидании его, Максима…

Утром мне взгрустнулось. Старушка справилась по хозяйству и пошла сплетничать подругам, а Максим натягивал на себя старую куртку, намереваясь исполнить поручение бабушки — нарубить дров. Дров было много, моей помощи там не требовалось, и я вновь вздохнула, не вовремя вспомнив, что дома был телевизор, магнитофон, а здесь? А здесь ничего…

— Что заскучала, котенок? — ласково спросил Максим, целуя меня в шею. Приятно! Прижавшись к нему спиной, я тихонько вздохнула:

— Давай, я с тобой!

— Там холодно, малышка, — протяжно, как ребенку, ответил Максим, и я, посмотрев на улицу, вновь вздохнула. И в самом деле холодно. Вон, ветер какой! Может, наконец-то снег пойдет… — Ну вот, опять эта грустная мина. Сейчас улыбнешься… У меня кое-что для тебя есть! Максим протянул мне что-то черное и плоское, и я ахнула!

Портативный компьютер! Взвизгнув от восторга, я поцеловала Максима в губы и отправилась в хату осваивать новую игрушку, а Максим незаметно вышел на улицу. Некоторое время мне пришлось повозиться, чтобы включить своего плоского приятеля, который меня сразу же порадовал неплохой скоростью и красивой заставкой. Дальше я уже и не лазила: без труда отыскав на рабочем столе свой файл, я щелкнула на нем пока еще непривычной мышкой и продолжила писать…

«Я снова в ту ночь оказалась в компании интеллигента и ненавидящего блатных верзилы. Старая лошадь дотянула таки усталую компанию до обещанной деревни, но уже на закате. Почуяв приближение дома и горячительной заправки, проснулся и захр-возница, прикрикнул на свою лошаденку, встревожил задремавших попутчиков. На лице его показалось недовольное выражение, как у обиженного ребенка. Поменяв позу, он принялся растирать явно затекшие ноги, в то время как его друг рассматривал саму деревню. Здесь было не так бедно, как в деревне Дала. Захры здесь были откормленные и не столь пропившиеся, как там, храм посреди площади казался гораздо величественнее, а дома выделялись красивой резьбой и причудливо украшенными наличниками. Либо это была зажиточная деревня, либо та — бедной. Даже коты здесь были, как и полагается котам — нормальные, а не облезлые доски с глазами… Но интеллигента местные красоты волновали мало. Спрыгнув на землю возле храма, он, почтительно склонив голову, направился внутрь, в то время, как его дружок приплясывал на площади, пытаясь согреться и размять затекшие конечности. Я осталась с ним, и не зря — не успел мой худой дружок дойти до храма, как в дверях величественного здания показался жрец собственной персоной. Он здесь тоже был особый — маленький, полноватый, с доброй улыбкой на откормленном лице и маслеными глазками: