Елена Асеева - Сеча за Бел Свет [СИ]

Занеже руки Бореньки махонисто раздались у стороны…. сице вроде як он сбиралси взметнуть крылом. Резкая нестерпимая боль вдарила прямо у голову, и вон кажись загикал. Тело мальчугана посем дрыгнуло кажной частичкой и завалилось на оперенья великой птицы Индры, Магур, заливая их ярко-жёлтой, а опосля алой юшкой.

А Борюша нежданно и прямь взметнул руками, подалси выспрь да закружил над Магур, узревши лежащее свёрху на птице свово собственно тело, залитое алой кровью и жужжащих над ранами махоньких жёлтеньких бчёлок. Плохо понимаючи чаво он тако видять, малец вуставилси на птицу и на того кто на ней возлежал… да чрез малеша токмо уразумел, чё вон помер. Помер! Помер! Помер! Вроде як прогрохотало над ним! Помер аки Ра, Валу… и он Борилка тоже помер. Осознание того, чё содеялось густой тяжёлой волной коснулось отрока и отдалось у нём прерывчатой рябью, таковой, шо затряслось усё евойно телеце. Лишь немного погодя, чуток охолонувшись, он смог оглядеть собе. Не раскумекав, як же ноне он мочь кружить над Магур? Обаче мочь…. тяперича у Бореньки було два больших белых крыла, завершающихся чёрными маховыми перьями. Небольша така глава, посторонь глаз, каковой не имелось перьев, и цвет кожи оной смотрелси бледно-жёлтым, перьходила у долгий кумачовый клюв.

Короткое туловище покрытое белыми перьями со длинными рдяно-розовыми ногами, вытянутыми назадь. Усё гутарило, чё вон, простой бероский мальчик, Борила, обратилси у птицу, приобретя образ журавушки. Той птахи, кыя по поверьям беросов уносила на своих крылушках души павших у сечи воинов в Вырай. Унезапно парящий недалече от Магур и свово погибшего тела мальчонка приметил летящего царька летаглов. Токась нынче тот не нападал на великую птицу, он явно пыталси унесть свои крылья пошибутней отсюдова, а в его вспужённых очах, чёрных… чёрных металси ужас. И Борюша обернувшись увидал Провея, Бога Осеннего ветра, отца эвонтого жестого Шаркуна, вжесь увитого бурыми, жидкими волосами, свёрху припорошенными пожухлой листвой. С висевшими, на коричных вусах и бородушке, махунечкой мгой и тёмно-карими очами, обряженного у плавые долги одёжи, струящиеся точно дождевы потоки.

Одначе, дотоль глазеющий по-доброму и печально, Асур ноне увесь потемнел, его прозрачно-светлое лико покрылось смурными и зекрыми пятнами, словно Провей прынялси тлеть. Осенний ветер раздул свои щёки, сице чё вони выгнулись аки склоны утесистых гор, и, сверкнув очами в сторону сына, единожды приоткрыл роть да дохнул на Шаркуна.

Стремительный порыв ветра, был, судя по сему, таковым мощным, чё царёк летаглов, васнь от пинка, кубарем покатилси по небу, выронивши из рук топор. Ищё ано толком не восстановивши то движение, Шаркун распахнул крылья и попыталси ими взмахнуть. Да тока тяперича на месте гладкой поверхности его крыла глазелись рваные лоскуты. Шаркун ащё и ащё раз взметнул останками крылов, а посем резво полетел униз.

Он просяще протянул увысь руки, обращаючи те взывания к гневно взирающему на него Провею. А маненько погодя шибко вдарилси у почву своими огромадными ступами, уйдя во неё ноли по колено. Падение его было таковым резким, а удар столь могутным, шо царёк летаглов повалилси на спину и шибанулси головой об землицу да мёртвых панывичей лежмя лежащих на ней. И абие один из мамаев подскочил к летаглу и нанёс крепкий удар мечом прямь по шее последнего и первого сынка Осеннего ветра. Боренька видал, як дрыгнула кажна чёрточка на лице Шаркуна, а засим с шеи свалилась ему же под ноги евойна ж голова, густая алая кровь брызнула тудыли-сюдыли из места рассечения. Мальчик торопливо отвернулси от павшего царька летаглов, своим безумием и вожделением изничтожившим собственный народ и немедля узрел, як со небес на свовом коне с серебристой шёрстью и развевающийся златой длинной гривой да хвостом спустилси ОгнеБог Семаргл. Незримый для рати Борила и ворогов, он достиг остатков неприятеля и рассылаючи удары мечом управо-улево поскакал, будто по главам песиголовцев и панывичей. И тама идеже копыта Огнебожьего коня, або густа грива и хвост, касались ворогов лучисто впламенялось смагло— рдяное пламя пожираючи злобны тела воинства Крива. В один сиг, так почудилось отроку, с неприятелем було порешено, и тогды на серебристой колеснице примчалси Асур Перун. Он послал у оставшихся воинов Крива огненны стрелы и, громыхнув, излил из буро-серых грив своих коней долгожданну додолу, каковая смыла с тел победителей юшку, окатила их раны и успокоила боль. Борюша свершил последний, привольный круг над своей ратью, идеже капли осеннего, но усё доколь тёплого, дождя остужали залитую кровью землицу. И в эвонтом завершаюшем полёте своей жизти на Бел Свете обозрел и зараз попрощалси с Богиней Мать Сыра Земля, с духами, шишугами, отяпами, полканами, беросами, друдами, иже своей силой и смелостью смог единить под обчим стягом. Вон узрел живых шишугу Гушу и друда Липку, полкана Каси и беросов Краса, Орла, Ратмира. Он раскрыл клюв, и, увидав, як победно Каси потряс сохранённым у той жуткой брани стягом с начертанным на нём Древом жизни, звонко прокликал прощально слово, ужотко на чуждом, птичьем языке. А посем понимаючи чё стёжка его на Бел Свете окончена, бойко взметнув крылами понёсси тудыкась… у небесну высь Поселенной. И днесь полёт его был таковым стремительным, будто мгновенным, чё он даже не приметил, як миновал Хорса, и, оказалси у каком-то плотном и чёрном мареве. Не прекращаючи живости свово лёту, мальчик увидал упереди нежданно вспыхнувшую махонисту полосту жёлто-красного света, горящего полымя. Он на морг перьстал взмахивать крылами и замер на месте, взволнованно обозреваючи усё окрестъ собе. А вкруг него… и сверху, и снизу, и с боков парила ночна хмарь, казалося, шо туто-ва у эвонтом краю, Поселенной, настала ноченька… така тёмная… тёмная… И Асур Дый, евойный далёкий предок, укрыл своим охабнем не токмо само небо, но и заслонил усе звёздны стайки и светила, загородил и сам Месяц. Лишь иде-то весьма неблизко, в чёрном тумане живописалси чудной таковой широконький столб, вроде як тенью уходящий кудый-то назад да уперёд, а осторонь него на темривом жеребце вельми огромадном, потряхивающим смурной гривой, сидывал могутный витязь. Он унезапно повертал у направлении мальчугана голову и Боренька узрел едва различимое лико, оттенённое голубоватым светом с яркими лучистыми очами. Бог, у то по-видимому, Святогор, сын Рода и дед почитай усех русалок, чуть зримо качнул кудырявой головушкой и, верно, просиял мальцу. Занеже яро вспыхнули его волосья и по сему дюжему телу витязя пробегли солнечны лучи, озарившие и самого Асура, и богатырский меч, и ражего, зачурованного коня, и словно бескрайнюю, уходящую у заоблачные дали Поселенную. И то сияние длилось сувсем маненько, тока сиг, а посем пропало… И абие потухла Поселенная, столп дёржащий на себе торенку у Вырай, и сам величественный Бог сберегающий тот волшебный путь. Лишь призывно и ярко продолжала гореть полоса жёлто-красного огня, выкликивая отрока ко себе. Борюша або немножко медлил, опосля ж преодолеваючи робость полятел уперёд и стоило ему взмахнуть крылами, як у Поселенной зараз вспыхнули звёзды да непросто одиночны светила, а скопища и стайки. Они мгновенно замерцали радужными огнями: рдяными, редрыми, смаглыми, зекрыми, голубыми, синими, марными, и почудилось чё у энтой досель неприютной и вроде чуждой тьме пыхнули светом боляхные и мние самоцветы, приветствуя его— простого бероского мальчика Борилку, княже полканов и воина сбравшего под своим началом великую рать! Мальчишечка подлетел к огненной полосе да сложивши крылья, выпрямил ноги и опустилси прямо у яркий огнь, выбрасывающий увыспрь лоскутки пламени, коснувшись его птичьими лапами. Тёплое полымя ласково огладило его рдяно-розовые перста и вырвавшись машистым, долгим смаглым языком огня, васнь объяло тело птицы и резко дёрнуло униз. Борюша дотронулси до согретой полосы света и ступил на неё босыми стопами, ужось не птичьими лапами, а человечьими ноженьками.