Елена Асеева - Веремя странствий [СИ]

— Толочь будём стрелы Перуновы, — недовольным гласом молвил воин, да кивнув на котомку, втак верно повелел развязывать её. — Борюше Богиня Сумерла калякала, шо эвонту стрелу надоть растолочь меленько и на поранение посыпать… а Гуше взвару сварить да поить.

— Три раза у дянёк, ложеньки по две… Да сице дня два аль три, — повторил нанова точно затверженную молвь мальчонка и почуял, як тяжеленько сомкнулись у няго очи от вусталости. Ищё какой-ту морг он боролси с жёланием завалитьси на ноги Гуше и абие заснуть, а засим вуслыхал чрез обильну, плотну пелену голос Гордыни:

— У як же можно стрелу Перунову толочь у плошке аль мисе? Миса то на части развалитьси… али на худой конец потрескаитьси.

— А чаво ты тады прочишь? — спросил Сеслав и такой вон был досадливый, таковой изнурённый, шо мальчуган, не мешкая, пробудилси да отворив очи уставилси, у той тёмноте, на мрачны лица воинов.

— Чавось… чавось…, — проурчал Гордыня, и, взяв с длани соотчича две стрелы. — Чичас обярну у ручник, покладу на плоский камень да свёрху пару раз шибану иным голышём… Утак и растолчём… Орёл, — обратилси он к стоящему недалече от него парню, встревоженно разглядывающему земли околот них. — Слыхивал чё нам надобно… ищи каменья… И не вскую у мглу пялиться… сё равно ничавось там не видать. Борилка вобрадовавшись, шо соотчичи разряшили возникше затруднение со Перуновыми стрелами, закинул назадь руку, да нащупав на спине висящу куклю надел её на голову, лягошенько двинулси у бочину, и улегшись на оземь, сокрыв очи, мгновенно заснул. И предь глазами мальца поплыли каки-то далёки вспоминания, а у них он углядел отца свово да старших братцев: Пересвета и Соловья. На большом пятачке, утрамбованном и смазанном глиной, были разложены снопы. Вони лежали тама у два рядка… Жёлты таки, словно из золота творёные… ядрёной силой Мать Сыра Земли напитанные… Яркие солнечны лучи падали на них и оттогось их колосья будто б перьливалися… Длиннющими палками с привешенными к ним тяжёлыми, короткими и утолщёнными краями, колотилами, отец и братцы били по снопам, выколачивая зёрна из колосьев. Бух…бух…бух… слухалось Борюше и довольные, налитые мощью лица родных ему людей мелькали предь его взором. Мальчик пробудилси ужо далёко за полдень. Он бы верно поспал и ащё, да тока дюже оголодал. Ведь припасённые Сеславом к евось возвращенью из Подземного мира куски мяса, он пожелвил вчерась по утру, и весь день был голоден, да и вуснул сице и не жевавши. Открывши очи, мальчишечка перво-наперво лицезрел, предь собой, жарко горящий костерок, поедающий ветки и ствол кривенькой ивы.

Ляниво потянувшись, он поднялси с землице, на какову вчера повалилси и увидал, шо под ним, оказываитьси, ищё подстелен чей-то киндяк, дюже рваный. Правду балякать, дыры на нём были местами прикрыты холстом. Усевшись на эвонтов киндяк, отрок снял с головы куклю и огляделси.

Слева от негось лежал Гуша, тока чичас он вжесь не стенал, а крепенько почивал. И во сне вывертав свову нижню губенцию поклал на неё большенький палец правой руки, да зажав егось меж зубьев, сладко посасывал… точь-в-точь як мало дитятко. Обок головы Гуши сидели Сом и Былята. У Сома права щека была припухшей, а значительный, у пол-лица, розоватый ожог, свёрху присыпленный той самой Перуновой стрелой, сотрелси немногось устрашающе. Правый глаз воина чуточку был прикрыт вроде Сом сбиралси егось сомкнуть, да тока перьдумал.

Нос и уголок рта усё ищё отёкшие, неприятно выпирали уперёдь.

Сторонь Сома, почти касаяся его, сидывал Былята, права рука коего до локтя была оголена и выглядела намногось хужей чем щёка собрата. По ейной поверхности казались боляхные розово-белые водяны булдыри, почитай покрывавшу усю кожу, сверху обильно присыпанные толчёными стрелами. Плечи старшины воинов прикрывал тот самый костыч, сотворёный киндяком Боли-Бошки. Видно було сразу, шо Былята ащё хвораить, зане многажды егось перьдёргивал озноб, потомуй-то вон зябко поводил плечьми, а на лбу появлялись крупны капельки водицы. Лишь тока Борила поднявшись, сел и вуставилси на воинов як те разом ему вулыбнулись и ласковенько так молвили:

— О… наш избавитель пробудилси… Добре день Борюшенька. Мальчуган скромненько потупил глазёнки, и, просияв, у ответь загутарил:

— Да како я избавитель… Усяк бы сице поступил.

— Усяк…да не усяк, — встрял у балаканье Гордыня, он поместилси на оземи супротив Борилки и тяперича пронзительно вглядывалси у негось.