Патриция Маккиллип - Мастер Загадок [трилогия]

— Что они такое — Меняющие Обличья? Ты Высший и обязан это знать.

— Они были преданием, поэтическими образами, грудой влажных водорослей и битых ракушек… странным обвинением, выдвинутым имрисским земленаследником до того, как ты покинул свой край, чтобы искать меня. Теперь… Теперь они становятся бичом мира. Что ты о них знаешь?

— Они очень стары. Их можно убить. Их мощь невероятна, но они редко пользуются ею. Сейчас они убивают торговцев и воинов на улицах Лунголда. Во имя Хела, я не знаю, кто они и что они.

— Что они усмотрели в тебе?

— Полагаю, то же, что и ты. Уж на этот-то мой вопрос ты можешь ответить.

— Несомненно. Мудрый знает свое имя.

— Не насмехайся надо мной. — Свет дрогнул разок-другой меж его ладоней. — Ты разрушил Лунголд, чтобы я не добрался до своего имени. Ты скрыл все знание о нем, ты следил за училищем в Кэйтнарде…

— Не рассказывай мне мою жизнь.

— Это-то мне от тебя и нужно, Мастер Ом. Высший. Как у тебя хватило смелости назваться Высшим?

— Никто другой не назывался.

— Почему?

С мгновение волшебник молчал.

— Ты можешь вынудить меня отвечать, — наконец произнес он. — А я могу дотянуться до лунголдских чародеев и снова сковать их разум, так что ты не тронешь меня. Я могу убежать. Ты — преследовать меня. Ты можешь бежать, а я — преследовать… Ты можешь меня убить, что изнурило бы тебя, ты потерял бы самого могущественного покровителя.

— Покровителя. — Он уронил эти пять слогов, как иссохшие кости.

— Ты нужен мне живым. А Меняющие Обличья? Послушай…

— Не стоит и пытаться, — устало предупредил Моргон. — Я сокрушу твою мощь раз и навсегда. Как ни странно, мне безразличны твоя жизнь и смерть. По крайней мере, ты имеешь для меня значение, чего я не могу сказать о Меняющих Обличья, или…

Он осекся. Чародей сделал шаг вперед.

— Моргон, ты смотрел на мир моими глазами, и у тебя моя мощь. Чем больше ты касаешься землезакона, тем больше людей будет это помнить.

— У меня нет намерения связываться с землезаконом. За кого ты меня принимаешь?

— Ты уже начал.

Моргон уставился на него:

— Ты заблуждаешься. Я еще даже не начал видеть твоими глазами. Что ты видишь, когда смотришь на меня?

— Моргон, я — самый могущественный волшебник Обитаемого Мира. Я мог бы за тебя биться.

— Что-то напугало тебя в тот день на Торговой дороге. Я нужен тебе, чтобы биться за тебя. Что случилось? Ты увидел пределы своего могущества в отражении глаз цвета морской волны? Я нужен им, а ты не желаешь меня уступать. Но ты уже больше не уверен, что можешь сражаться с отрядами водорослей.

Гистеслухлом безмолвствовал, алые тени играли во впадинах его лица.

— А ты можешь? — негромко спросил он. — Кто подаст руку помощи тебе? Высший?

Тут Моргон ощутил внезапное движение его разума, мысленную волну, объявшую зал, все руины, отыскивающую умы волшебников, чтобы обрушиться на них и сковать. Моргон поднял меч; полоса света от звезд ударила в глаза Гистеслухлома. Он отпрянул, сосредоточенность его улетучилась. Затем он поднял руки, и пальцы его опутали световые нити. Свет скользнул обратно к звездам, словно они сами его втянули, и тьма, как будто живое существо, пробралась в зал, изгнав оттуда даже свет луны. Меч в руке у Моргона похолодел. Холод волнами проник в его руки, в кости, в самую глубину глаз, онемение сковывало его движения, его разум. Но происходящее он осознавал все отчетливее, холод лишь пытался его обездвижить. Моргон уступил и стоял в ночи не шевелясь, зная, что это всего лишь наваждение и что приятие его, подобно приятию невозможного, — единственный выход. Он стал самой неподвижностью, самим холодом, и когда безмерная мощь, собравшаяся в мнимом, туманном мире, ударила прямо в него, Моргон своим онемевшим, темным разумом остановил ее.

Он услышал яростную брань Гистеслухлома и стряхнул с себя его чары. Затем он уловил разум волшебника за миг до того, как он исчез. Последний напор мощи несколько поколебал его хватку, и он понял, до какой степени исчерпаны его силы. Но и чародей был изнурен; рассеялась даже сотворенная им мнимая тьма. Свет вновь хлынул от звезд, разрушенные стены вдруг замерцали собственной силой. Гистеслухлом поднял руку, будто собираясь что-то сотворить из раскаленных камней, но тут же устало опустил ее. Моргон непрочно опутал его мыслями и произнес его имя.

Имя пустило корень в его сердце, в его мысли. Он впитал не мощь, но воспоминания за те несколько мгновений, что прошли, пока он смотрел на мир сквозь сознание Гистеслухлома.