Рина Море - Огонь и Ветер [litres]

– Л’лэарди Верана, вы должны отвечать на вопросы.

Они спрашивают, кто помог мне снять браслет. Кто был очевидцем. Кто знал об этом. Ни слова не скажу. Надеюсь, без моих свидетельств их вонючие лапы все же не дотянутся до мамы.

Звучит музыка четырех стихий. В безоблачном небе трескается молния.

– Виновна, – верховный жрец ветра.

– Виновна, – земля.

– Виновна, – вода.

– Виновна, – огонь.

«Сибрэйль Верана приговорена вернуть стихию Богине».

Все та же добрая монашка меня покормила, помогла переодеться в чистое, хоть чужое и слишком широкое платье. Выяснилось, что я нахожусь в Ильтсаре, древнем горном храме. Конечно, где же еще. Здесь всегда казнили совершивших преступление женщин-саган…

Я спокойна. Пока не успела поверить, что завтра умру. Пока стою на краю пропасти по имени ужас. Если я туда неосторожно шагну, буду падать, не смогу остановиться. Буду рыдать, биться в истерике, валяться в ногах у жрецов. Лучше не верить. Это сон. Произойдет какое-то событие, и меня спасут. Явится знамение Богини.

«Вас ждет встреча с вашими родными».

Завели в небольшую темную комнату с голыми стенами, сумрачный дневной свет слабо пробивался сквозь два узких зарешеченных окна. Стол, две табуретки. Меня оставили в одиночестве. Спустя две минуты в комнату величаво шагнула бабушка, потом тетя Кармира, ее дочь. Мое сердце остановилось – последней вошла мама.

Как она была счастлива день назад! Я за всю жизнь ее такой счастливой не видела!

Безумные глаза, трясущиеся руки, растрепанная прическа. Смотрела на меня, будто не веря своим глазам, пока тетя Кармира лезла обниматься. Я ее отстранила, сама подошла к маме, обняла. Она не плакала. Ее голос был громок и тверд.

– Сибрэ, любимая моя. Не отчаивайся. Они ничего тебе не сделают. Я добьюсь встречи с императором, я брошусь перед ним на колени! Я им всем докажу! Это я во всем виновата! Я! Это меня надо убить, а не тебя! Это я не надела на тебя эскринас! Ты ничего не понимала, ты ребенок! Ты была больна, сошла с ума! Ты не знала, что делала! Это я виновата, и я добьюсь!

Вот ради кого мне стоило бы выжить.

– Прости меня, мама.

И ведь ее не остановишь. Не хватало только, чтобы из-за ее признаний маму тоже назвали виновной и судили.

– Мам! Что бы со мной ни случилось, не грусти. Помни – ничего страшного не произойдет. Ты помнишь, я тебе рассказывала про свои сны? Так вот, смерть – это ничего страшного. Все жрецы так говорят: смерть – это освобождение души. Я же сагана, мама, моя бессмертная душа – это ветер.

Чем жить без стихии, я бы сама выбрала жить без тела, но свободной. Я буду летать над миром, как и прежде. У меня есть друзья-джинки. Я часто буду прилетать к тебе, мы будем разговаривать. Все будет как раньше, только у меня не будет тела. Не волнуйся за меня, пожалуйста. Это был мой выбор.

Мама не зарыдала – завыла:

– Не говори так! Ты будешь жить, ты не можешь умереть! Я увижусь с императором! Это я во всем виновата! Я же тебя предупреждала! Ну зачем ты сбежала!

– Ну полно, полно. – Бабушка пыталась оторвать маму от меня. Я грубо ударила ее по руке.

– Мама, ты можешь выполнить одну мою просьбу?

– Да, конечно, – она вытерла слезы, попыталась улыбнуться. – Все, что ты скажешь.

– Я рождена ветром, и если у меня отнимут мою земную жизнь, все равно останусь ветром. Если ты будешь страдать и плакать и не будешь беречь себя, мне будет очень грустно. Пожалуйста, береги себя. Обещай мне!

– Ну зачем ты сбежала! Зачем ты такая дура!

– Мам, если ты не будешь себя беречь, я не найду покоя и на небе. Помни об этом!

Мама пыталась остановить слезы и не могла. Кармира с дочерью вытирали глаза платочками. Вошел жрец, сказал, что встречу пора завершать. Кармира и бабушка никак не могли оторвать от меня маму. Тетя в суматохе незаметно сунула мне за шиворот какой-то узелок.

– Ты опозорила наш род! Но я тебя прощаю! – торжественно сказал бабушка. – Да обретет твоя душа покой на небесах! Я буду за тебя молиться.

– Мне не нужно ваше прощение. Мама! Я люблю тебя!

– И я тебя. И я тебя, – бормотала она, захлебываясь в слезах. Вырвалась из тетиных рук, подбежала ко мне, обнимала, причитала, ее никак не могли увести…

Когда дверь комнаты наконец захлопнулась, я осознала, что только что видела маму в последний раз. Нет, не верю. Какая-то чужая история. Или что-то поправимое.

Сидела в одиночестве минут пять или десять. Про меня как будто забыли. Горы за окном уже блестят снегами. Скудное позднее осеннее солнце пляшет по стенам. Так спокойно, свободно. В этом месте меня убьют? Почему я не смогу убежать? На всякий случай толкнула дверь. Не заперто. Но выход сторожат двое жрецов.