Максим Далин: Искра

Плечи у стариков опустились, спины согнулись. Погасла надежда, как искра в снегу.

Только Тальник снова подал голос:

— А ты — ты-то бродячих духов не отгонишь? Не придушишь? Чтобы младенцев наших не трогали?

Гнус глянул насмешливо:

— Сами вы на Тихую Птицу полагались — сами и разбирайтесь. Или шамана с берега моря зовите, может, согласится он за бешеными медведями гоняться. А я ради вас в Нижний мир спускаться не стану — обидели вы меня.

И больше старикам уж сказать было нечего. Только Брусника, крепкая старуха, сильная, с жилами, как у оленихи, старуха, что отродясь никого не боялась ни в Срединном мире, ни в Нижнем, затаила мысль.

Это она, потом, когда подарок собирали для Гнуса, ничего не дала и мужу своему, Бурому Моржу, не позволила, хоть и были у того припрятаны песцовые шкурки. Не дала, да ещё сказала:

— За что бы? Приехал Гнус, ткнул словами в Нижний мир, как палкой — в муравейник, а собирать мурашей нам оставил.

Камень на это только головой покачал:

— Дык, беды бы от Гнуса не было…

А Брусника только фыркнула:

— От всех бед не откупишься! — и в тордох к Ранней Заре пошла. Одна.

Сидела Ранняя Заря у еле тлеющего очага — и капельки слёз на её малице повисли, как бисер. И Брусника в спину её ткнула:

— Ты плачешь — дитя плачет. Не годится.

Ранняя Заря лицо подняла:

— Пропадать будем.

Сморщилась Брусника:

— Э, глупо! Ты меня послушай, я всё знаю. Родится у тебя сын — спрячем мы его от бродячих духов. В белую шкурку завернём, ручку красной ниточкой обвяжем — как девчонке. И всем скажем, что дочь у тебя родилась — Искра так Искра, так назвать её ещё Тихая Птица велел. И слух пустим, что ничего не сбылось. Духи от тебя и отвяжутся.

У Ранней Зари взгляд просветлел:

— А поможет?

Подкинула Брусника горсть прутьев в огонь.

— Не обижай защитника-то, корми. Поможет. Волосы ребёнку не обрезай, на малице белых куропаток вышей, смейся громче — и обманем мы злую погань. Дай ему только младенчество пережить — а уж там…

Кивала Ранняя Заря, чайник на крюк над огнём вешала. Лишь бы сыну огня младенчество пережить, а уж там…

А злая погань — глупая погань.

Долгую ночь пережили дети Ворона, тяжёлую ночь — как дурной сон. Но солнце вернулось — и надежда вернулась. И никто, даже Тальник, даже Камень и Высокая Сосна, с Брусникой спорить не стали: у Ранней Зари родился сын, а все сородичи друг другу подмигивали: «Девка, девка!» — красную ниточку младенцу на ручку привязали, завернули в белую шкурку, водку лили в огонь — выпей, мол, за новорождённую. И никакая нежить в тот день у стойбища не бродила, зато Ворон на шест у могилы Тихой Птицы сел. Посмотрел на тордох Ранней Зари. Может, что-то сказать хотел — только услышать его было некому.

Не позвали шамана к сыну Ранней Зари. Кого звать? Гнуса звать? Так решит, что насмехаются над ним — и Брусника бы сказала, что правильно решит.

А у младенца личико светлое, а в глазах небесные сполохи плещутся. И взгляд смышлёный — ну, да это всегда у младенцев, младенцы Верхний мир видят.

Никакая тварь не приползла, чтобы предсказанное дитя сожрать, поверила нечисть в обман — и сородичи успокоились. А какая разница, в какую там шкурку младенец завёрнут, что у него на малице вышито! Чтобы стать ребёнку мужчиной, столько зим пережить надо — как семь тундр пройти из конца в конец. Всё ещё переменится; глядишь, не помешает юноше-воину белая шкурка в младенчестве, амулет от злой порчи.

Только Ранняя Заря знала, что путь от младенчества до странной силы, что Тихая Птица предсказал, у Искры куда короче, чем сородичи думают. Видела Ранняя Заря, как смотрел Искра на солнце и на костёр — не щурясь и не мигая. Едва научился ползать — полз к огню. И видела Ранняя Заря, как сжимал её сын в кулачке ещё полыхающий пламенем уголёк — и светилась ладошка изнутри, рдела, как облачко на закате.

Не Хромой Волк ему отец — огонь.

Но об этом Ранняя Заря молчала. Со всеми, даже с Брусникой.

А ещё знала Ранняя Заря: дети растут быстро. Только-только в белую шкурку заворачивала дитя — глядь, он уже из малицы вырос, и ножка в плеку не влезает, сколько ни суй. Только-только лишь смотрел на мир удивлёнными глазами — глядь, уже по стойбищу бегает, а то и в тундру уйдёт вместе с другими детьми. Бруснику собирают да морошку, грибы разыскивают да пугают мышат и евражек.

Всего лишь третья зима Искре пришла, когда и сородичи начали что-то замечать. А Брусника и раньше заметила, когда предсказанное дитя в малице с белыми куропатками повадилось сзади к ней подходить и ладошками в спину упираться.