Андрей Буторин - Мать-одиночка

— Нет-нет, не нужно, — замотал головой маршал и приложился к кружке. А потом произнес, стараясь, чтобы голос звучал непринужденно: — Малена и впрямь разумная женщина. Очень разумная! Я бы даже сказал: порой чересчур… Впрочем, что это я? Разумность не бывает чрезмерной.

— Что-то вы юлите, мой друг, — прищурился король.

— Да потому что я и впрямь боюсь, что она скажет! — выпалил маршал и сделал большой глоток грога.

— Не ожидал, что главный воитель королевства чего-то боится, — усмехнулся в усы король. — Точнее, кого-то.

— Я не совсем правильно выразился, — пошел на попятную Виттор. — Я не боюсь. Но я опасаюсь, что Малена расстроится. А это может сказаться на ее здоровье, у нее и так часто бывает мигрень.

— Но ведь свадьбу она из-за этого не отменит? — снова прищурился Геррон Четвертый и, поднеся ко рту кружку с элем, пил подчеркнуто долго, будто давая другу время подумать.

— Нет-нет, конечно, не отменит! — вскинулся маршал. — Но говоря откровенно… — Он смущенно кашлянул и продолжил будто бы извиняющимся тоном: — Говоря откровенно, если бы свадьбу ненадолго отложили, я был бы даже не против.

Теперь закашлялся Геррон Четвертый, вновь поперхнувшись элем. «Лишь бы не подавился сухариком, — невольно подумал Виттор. — Пришьют цареубийство — не сносить мне тогда головы». Впрочем, мысль была пустой, мимолетной, серьезного значения он ей не придал, да и король уже пришел в себя. Правда, выглядел все еще изумленным.

— Что значит «не против»? — спросил он. — Вы передумали жениться на баронессе?

— Нет, я же сказал: отложить. Ненадолго. Чтобы и леди Малена свыклась с мыслью о моей подопечной, но самое главное — я переживаю за Делю. Она и так пока не в себе, а если еще добавится неприветливое отношение со стороны моей… э-ээ… жены… Не уйдет ли она в себя совсем, не закроется ли наглухо? Я не хочу лишний раз травмировать ребенка. Вот мне и думается, что было бы лучше максимум внимания уделить сейчас малышке. Дать ей побольше ласки, тепла… Чтобы она согрелась душой, оттаяла. Понимаете? Чтобы она вновь стала сама собой — веселой и счастливой девочкой. Тогда и моя невеста примет ее куда более охотно. Так ведь?

— Откуда же мне знать, — вздохнул король. — Звучит, вроде, правильно, а вот правильно ли поймет эту отсрочку баронесса… Предложение отменить свадьбу может стать для женщины той еще обидой!

— Не отменить, а всего лишь отложить! — воскликнул маршал.

— Сначала отложить, а потом и… — Тут Геррон Четвертый пристально глянул на Виттора: — А скажите-ка, мой друг, только честно: дело только в девочке? Вы полностью успокоились насчет своих «предчувствий», что не можете стать мужем баронессы, потому что уже женаты?

*

«Предчувствие», о котором спросил у Виттора король, жило в нем с тех самых пор, как он очутился в Триадоне. Он, как и большинство вновьприбывших атте, практически ничего не помнил из прошлого. Так — смутные обрывки, больше напоминающие сон. Ну и в настоящих снах иногда что-то всплывало. Тоже нечто неясное, непонятное, иногда скребущее по душе, но недолго и легонько, будто лапкой котенка. Например, снились невысокие заснеженные горы — с гладкими безлесыми верхушками. Да, снег он видел только во сне, Триадон был миром вечного лета. А вот людей из прошлой жизни ни в воспоминаниях, ни в снах, Виттор не видел ни разу. Разве что выскакивали порой из памяти случайные имена, как тогда, в разговоре с леди Золей фамилии земных маршалов. Но это тоже на уровне сна, который только что помнил, а через пару мгновений забыл. И тем не менее на него нет-нет да и накатывало необъяснимое чувство, что в том, прежнем мире он был не один. И не просто физически не один — кто-то жил и в его сердце…

А еще этот медальон!.. Как позже выяснил Виттор, все атте попадали в этот мир измененными внешне — у кого-то магия переноса забирала избытки веса, кому-то «облагораживала» лицо, меняла цвет волос, корректировала в ту или иную сторону возраст, — но зато почти всегда оставались с теми вещами, которые при них были. Новую внешность давала магия переноса, а на одежду и вещи редко обращала внимание. Вот и у него даже расческа осталась в кармане. А еще — медальон. Серебряное сердечко на цепочке. Растерявшись от того, что с ним случилось, он не сразу и почувствовал эту цепочку на шее. Но даже когда увидел сам медальон, ничего поначалу не ощутил. Серебряное сердечко открывалось, но внутри было пусто. Даже если изначально там что-то и лежало, например, фотография или локон волос, то теперь он был пустым — возможно, при переходе это забрала магия. И все же, когда Виттор немного освоился, свыкся с мыслью, что теперь именно этот мир — тот, в котором предстоит жить, он все чаще стал брать в ладонь медальон и подолгу его рассматривать. И с каждым разом все сильнее стало накатывать на него то самое предчувствие: в том мире он оставил кого-то очень важного для него, того, кто создал незаполненную пустоту в его сердце.